Провансальский триптих

Обратный путь долог и утомителен. Сначала по узким асфальтовым дорожкам на гребнях дамб, чуть-чуть возвышающихся над заболоченной равниной, среди зарослей сухого прошлогоднего дрока, в море тростника и камышей, затем — всегда неожиданный — выезд на главную дорогу, ведущую из Сент-Мари-де-ла-Мер в Арль. Еще несколько километров — и ландшафт меняется: по обеим сторонам дороги луга, большие деревья, увешанные фестонами плюща. Быстро смеркается. Дорога, которую то и дело пересекают струи горьковатого аромата лугов, бежит по пустынной местности — нигде ни огонька. Параллельно дороге маячит в темноте земляной вал вдоль канала Арль — Пор-ле-Бук. Всеохватную тишину нарушает только свист шин по влажному асфальту да мое, все более прерывистое, дыхание. В голове крутятся строки «Сомнамбулического романса» Федерико Гарсии Лорки: «Полынью, мятой и желчью дохнуло с дальнего кряжа…»[390] Километров через десять, на очередном повороте, далеко на горизонте появляется слабое зарево, а спустя полчаса — первые огни Арля. Над крышами домов, будто световой сигнал буя у входа в порт, вырастает подсвеченная снизу башня собора Святого Трофима. Еще несколько километров, потом, один за другим, два круговых перекрестка. Предместье, низкая живая изгородь, за ней, справа, школьный физкультурный зал, днем шумный и многолюдный. В город ведет темная улочка Сади Карно — та самая, по которой в апреле 1888 года ежедневно проходил Винсент Ван Гог, отправляясь рисовать мост Ланглуа и арлезианок, которые, сплетничая, подтрунивая друг над дружкой, напевая, под мостом стирали белье. Теперь тут даже фонарей нет, только кое-где из окон через щели в наглухо закрытых ставнях просачивается свет. Еще полсотни метров — и передо мной сверкающая, как ярмарочная брошка, автозаправочная станция «Шелл». Утомительный подъем на мост над автострадой, где справа скорее угадываются, чем заметны черные купы деревьев Алискампа; наконец последнее усилие деревенеющих от усталости ног — и я на бульваре Клемансо: пустые стулья под безголовым платаном напротив арабского рынка, залитое внутри неоновым светом кафе, где гарсон в длинном фартуке ставит на покрытые пластиком столики перевернутые вверх ногами стулья.

*

Велосипед отправлен в чулан под лестницей. Знакомый запах стен, камней, старого дерева, l’eau de Javel[391], которой Айша, молодая марокканка, каждый день моет ступеньки. Приключение закончилось. Еще одно путешествие по местам, которых нет и никогда не будет на туристских картах. А может быть, их вообще не существует? Нет-нет, они есть — за границами времени и видимости, подлинные, материальные, ощутимые, будто нанизанные на шнурок бусины греческих четок. Это не словесные миражи, ими можно любоваться наяву, призывать во сне, их названия можно повторять шепотом как заклинание: камарг, алискамп, элизийская звезда, вальсент, вальсент… Можно перелистывать их, одно за другим, как страницы книги; они будут напоминать о себе, возвращаться, тревожить, отгонять сон. Все они — на твоей личной карте мест/не-мест, которые никому не нужны, как почти никому не нужны в сегодняшнем запыхавшемся от неустанного бега мире строфы Софокловой «Антигоны» или терцины «Божественной комедии» Данте.

Арль засыпает. Пустые улицы, пустые площади, пустые террасы кафе. Под черным куполом неба в листве платанов на бульваре Лис подают голос, укладываясь спать, птицы. Город, будто галера под черными парусами, медленно отплывает в ночь. Где-то далеко, в озере Ваккарес, в поймах Рьежа отражаются звезды — те же, что над ночным кафе Ван Гога на площади Людей, те же, что светят над Мариацким костелом в Кракове, висят над замком Святого Ангела в Риме. Это по ним много веков назад ориентировался финикийский мореход, входя в дельту Родана, у них просил совета Гай Марий перед битвой при Аквах Секстиевых, не зная — да и откуда ему было знать? — что грядущий день решит судьбу западной цивилизации. Это на них смотрели святые Марии в ту ночь, когда их лодку без руля и ветрил прибило к берегам Камарга.

Нашему миру — хотим мы того или нет — приходит конец, ибо таков порядок вещей. Что от него останется? Только ли — как говорит поэт — «ржавый лом и смех язвительный потомков»?[392] Ведь давние боги, наши бедные родственники, хоть и ютятся по чужим углам, пока еще рядом. Если нас не прельщает желание подчинить свою жизнь высоким технологиям, если мы сохранили веру в чудеса, возможно, нам удастся на заре под сенью листвы повстречаться с Фавном, или, плывя под парусами по морю среди левиафанов и сирен, разглядеть маячащую в фиалковой дымке Итаку, или в Камарге, лежа на дамбе рядом с велосипедом, ощутить прикосновение необычайного, хотя, говорят, там только солончаки, комарье, змеи, а в тростниках — призраки и чудища. Дальше — только соль и пустыня.

Арль (Colonia Iulia Patema Arelatensium Sextanorum)

Ноябрь 2001 — май 2012