Провидение

Я — художница. На самом деле. Я не борющаяся за существование творческая личность и не помощница юриста, берущая уроки скульптуры в свободное время. Деньги я зарабатываю, занимаясь любимым делом, и это восхитительно и отвратительно — всегда ждать стука в дверь: «Извините, ошиблись, это не ваша жизнь». Там, где сейчас, я оказалась из-за него. Из-за того, что скучала по нему. Скучала по нему и писала его, и очень даже возможно, что ничего бы у меня не сложилось без моей — нашей — истории, которую я рассказала многим-многим репортерам.

Можно было бы позвонить его матери и рассказать ей об «Алекс мебель», но она на дух меня не переносит. Как только не называла — и вампиршей, и паразитом, и халтурщицей-эксплуататоршей. Ты нажилась на трагедии моего сына. Горят щеки. Колотится сердце. Сколько воспоминаний. Как я старалась помочь. Как расклеивала листки по всему городу и обращалась за помощью онлайн. Как писала его. Я до сих пор это делаю на его день рождения. После исчезновения Джона я каждый год посылала портрет его родителям. Даже взяла урок у полицейского художника, чтобы лучше представлять, как человек меняется со временем — нос, глаза, кожа. В прошлом году, когда я поместила платное объявление в «Глоуб», она фыркнула: «Ну, у тебя должно быть все хорошо с твоим рисованием, если разбрасываешься деньгами». Было неприятно и обидно. И она не единственная, кто выступает с такими обвинениями, но я всегда ей не нравилась, и я знаю, что в этих заявлениях мало правды. Несколько лет я колебалась, тревожилась — неужели что-то в моей жизни изначально порочно? — но потом поняла, что это касается всех и каждого.

Есть еще отец Джона. Я могла бы позвонить ему, но знаю, что это пустая трата времени. Он так и не оправился после первого исчезновения сына. Думая о нем, вспоминаю, как он, пьяный, пел в лесу свои старые песни, готовя себя к тому, что никогда больше не увидит Джона, и поверить в это было легче, чем надеяться на его возвращение. Я могла бы позвонить своей помощнице, Александре, которой плачу за то, что она постоянно бурчит у меня за спиной: «Хлоя, не читай комментарии. Хлоя, положи телефон. Хлоя, тебе нужно прогуляться». Она классная. Спокойная как рыба. И у нее вечно холодные руки. Абсолютно уравновешенная. Позвонить ей прямо сейчас я не могу, не хочу будить. А еще не хочу, чтобы рациональная, рассудительная девушка говорила мне, что кто-то, вероятно, ошибся номером.

Это был Джон. Я знаю.

Ложусь на кровать. Провиденс. Иногда я думаю, что сама во всем виновата. Слишком много говорю, когда он звонит. И столько чувств сразу. Меня как будто затягивает под воду, и я съеживаюсь, когда слышу себя, произносящую его имя, и мой голос сворачивается, как молоко в холодильнике. Он исчез, когда мы были детьми, но теперь все не так. На этот раз Джон ушел сам. Пропавшая — я. День и ночь я тоскую по нему. Он во мне, в моих снах, в моем незаконченном чувстве. Но теперь у меня есть ключ. «Алекс мебель» сама придет к вам в дом. Шопинг дело трудное, а «Алекс» поможет в нем.

Наливаю текилы. В блокноте делаю пометку о его звонке.

В первый раз он позвонил через месяц после смерти Ноэль. Я еще не оправилась полностью, каждый день смотрела на ее дартмутскую ручку, как будто чувствовала отметины от зубов. Я потеряла двух человек, которых знала лучше всего. Может быть, думала я, меня постигло проклятие моих собственных темных фантазий. А потом, как если бы он уловил мои мысли и понял, что нужен мне, зазвонил телефон. Часы показывали 2:45. «Джон, — сказала я. — Я знаю, что это ты». Он сразу же дал отбой.

В его звонках нет никакой логики, никакого смысла. И в выборе времени нет ничего романтического. Джон не звонит ни в день моего рождения, ни на Рождество. Ровно так же в ходе эксперимента сводят с ума хомяка. Вкусняшками его награждают без всякой причины. Произвольно. Вы не даете ему понять, как работает система вознаграждения. Я смотрю на картину, над которой работаю и которую не хочу даже видеть сейчас, картину, которую не могу закончить, потому что думаю о Джоне.

Джон

Не надо было ей звонить. Глупо надеяться, что она вдруг появится в Провиденсе, глупо даже думать о том, чтобы пойти в «Алекс мебель» и ждать ее там. Но я все же проверил онлайн и выяснил, что в городе четыре салона этой сети на меня одного, и к тому же мне прекрасно известно, что случится, если я увижу ее и обниму. Мне нужно найти Блэра, узнать, что он сделал со мной и как это исправить. Здесь у нас не та история, когда он и она все могут вдвоем. Похитили меня, не ее. Я опасен, не она. И я должен это сделать, не она.

Надеваю новую бейсболку. Я — Провидение.