Я беру ее за руку.
— Он вернется. У него есть ты.
Флори смеется. Видно, что в последнее время она много плакала.
— Знаешь, так плохо. К чему только не привыкаешь, когда живешь один.
Она выключает свет и проверяет кошачью дверь. Кормит рыбку. Говорит, что после того, как сбежал кот и пропал я, снова стала принимать золофт.
— Вы, парни, просто не представляете, что делаете с нами.
— С вами, девчонками, та же беда.
— Ты серьезно? — Флори смотрит на меня недоверчиво. — Потому что не можешь попользоваться мной прямо сейчас. Если так думаешь, ты мне здесь не нужен.
Перед глазами Хлоя и
— Не делай так.
— Не делать как?
— Не думай о ком-то еще, когда ты в моем доме.
— Я и не думаю.
— Не лги. Просто не думай. А если вдруг начинаешь думать, возьми и остановись.
Она срывает с себя топ и выставляет свои груди всему свету, который в данном случае представляю я один.
— Вот это я. И меня вполне это устраивает. Не исчезай просто так. Я обойдусь без тебя, но ты мне нравишься.
— Хорошо. — Я придвигаюсь ближе, но ничего не происходит.
Она похлопывает меня по груди.
— Идем.
Иду за ней в спальню, и она просит закрыть дверь.
Стены здесь белые, постель разбросана, и комната напоминает больничную палату. Рыбок нет. И безделушек никаких нет. Там, как я догадываюсь, все было для посторонних, для гостей. А здесь она живет, здесь изводит себя. Она снимает трусы и идет ко мне. Раскрывается, предлагает себя, целует.
Я тоже целую ее, вспоминая, как мы делали это в прошлый раз. Трогаю ее груди, и она не останавливает меня. Елозит по мне, сует мне в рот язык. Она такая медлительная, такая мягкая и бархатистая, сироп, черепахи и старики в креслах-качалках; все медленное, неспешное и неторопливое — это она, это все в ней, и оно надвигается на меня, и я уже хочу ее, чувствую ее и отпускаю тормоза. И вот тогда…
Она уже не целует меня. Не дышит.
Я убил ее. Да, я убил.
Открываю дверь спальни. Все ясно.
Я бегу от аквариума к аквариуму. Одни живые, другие дохлые. Да,
Я открываю кладовку на кухне. Чтобы добраться туда, приходится убирать хлам. Отбрасываю старые тряпки, журналы, зонтики, и вот наконец он, Фронтмен Muse. Мертвый.
Его тоже убил я. Убил, когда поцеловал ее три дня назад. Дело не в иммунитете Флори и не в страсти. Я обманывал себя, и вот результат — Флори и ее милый котик на подоконнике мертвы. Флори так и не узнала, на что я обрек ее. Я рисковал ее жизнью. Я сделал то, что сам себе пообещал не делать. Я провел эксперимент на другом человеке, поступил с ней так,
На ночном столике стоят таблетки. Бедная Флори. Пузырьки с прилепленными инструкциями. По телевизору идет без звука «Спящая красавица». Ее убили не таблетки. Ее убил я.
Потому что уже должен был понять, понять раз и навсегда и выбросить из головы все надежды на завтра, на исцеление. Я — монстр. Я — Провидение. Она хотела сохранить Провиденс паранормальным, а я убил ее.
Если есть такое место, как ад, то после смерти я отправлюсь туда.
Глядя на некоторых девушек, вспоминаешь строчку из песни Брюса Спрингстина: «
Мне нравятся ее родители — за то, что дали ей второе имя Сьюзен. Мне жаль девушку. Я знаю, что случилось. По словам соседей, она не могла найти своего кота — Фронтмена Muse — и очень из-за этого переживала, а потом обнаружила его в кладовой. На столике таблетки. Открытые пузырьки.
Девушка в большой футболке, с грязными от гравия подошвами.
Почему она вышла на улицу босая? Искала кота.