Провидец. Город мертвецов

Подобная прыть «чухонки - бабы» привела в замешательство двух товарищей злодея, лежавшего без признаков жизни, однако, после секундного колебания они бросились на Курленко.

Наступила пора действовать и нам. Первым выскочил из телеги Смирнов, за ним я. Мне казалось, что одно наше появление обратит в бегство нападающих, но разбойниками овладела ярость. Они, не заметив у нас в руках оружия, решились на кровавую расправу, пустив в ход ножи и знакомую мне толстую дубину.

Но полицейские чины, как и я, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими изучены до тонкости на практике.

Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги и ударом ноги в живот сбил противника с ног. Тот завертелся от боли. Злоумышленник, державший лошадь, завидев подобный исход, благоразумно дал стрекача. Преследовать его в такой темноте было бесполезно.

Пока Смирнов вязал веревками побежденного им негодяя, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого — Михалыча, которого я сразу узнал. Сделать это было нелегко: он отлично владел суковатой дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние.

Как оказалось, первый негодяй был не из робкого десятка. Скоро очухавшись после оплеухи, он поднялся, подло подкрался к занятому Смирнову и стал яростно бить того по спине ножом...

Когда видение схлынуло, я в последний миг перехватил руку подонка, вывернул и подсек его под ноги, повалив на землю. Подоспевший ко мне на выручку Смирнов, со всего маху двинул того тяжелым сапогом в голову, от чего сознание тут же покинуло грабителя во второй раз.

Уже втроем нам наконец удалось скрутить прыткого Михалыча.

Закончив баталию, мы привели в чувство первого бродягу, наиболее пострадавшего от наших рук, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатом ночной экскурсии.

– Николай Александрович, – обратился ко мне Смирнов, – это самое... Позвольте поблагодарить за свою спасенную жизнь. Теперича, я до гробовой доски ваш должник...

– Пустое, Смирнов, – махнул я рукой. – Разве можно было поступить иначе.

***

Наутро Купцова в кабинете я не застал. Оттого, я даже с некоторым удовольствием сам приступил к допросу и начал, конечно, с Михалыча.

Городовой ввел ко мне рослого плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо - вызывающем лице его еще сохранились следы сажи.

Городовой вышел и оставил нас одних.

- Ну, сударь, как же тебя звать? - задал я обыкновенный вопрос.

- Не могу припомнить! - последовал ответ.

- Забыл, значит? Как же это так?

- Да так! Имя больно хитрое. Поп, когда крестил, во хмелю был… Уронил меня, вот я и забыл! - говорил задержанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.

- Что уронил то, оно и видно, - говорю я. - А что же это ты, бедняга не помнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?

- Ничего… Так… Хожу, значит, по своим надобностям.

- Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?

- И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения - то не было… Так просто подошел попросить, чтоб подвезли. А на меня вдруг как накинутся… Я думал - разбойники!

- Вот оно как... Притомился, значит, по дороженьке, подломились ноженьки, захотелось подъехать… А на него, бедного, нападают, как на какого - то разбойника… Ведь так?

Неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:

- Именно - с так!

Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол.

Я тоже встал и решительно выпрямился.

- А ну-ка, Михалыч, погляди на меня хорошенько. Не узнаешь ли? - внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово.

Допрашиваемый как - то вздрогнул и взглянул на меня широко открытыми глазами.

- Не могу знать, Ваше благородие, - быстро проговорил он.

- Но ведь ты - Михалыч? - спросил я.

Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая - то кривая.

- Что ж! Пускай, по - вашему, буду и Михалыч, если вам угодно, вам лучше знать… - начал говорить он.

- Верно говоришь. И вправду, мне лучше знать. Погляди - ка внимательней…

Михалыч вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.

- Не могу припомнить! - проговорил он.

- Ну, так я тебе сейчас помогу. Где ты был в полдень двадцать второго мая?

- В гостях у товарища!

- Не греши и не ври, мерзавец, - проговорил я грозно. - Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот день. В день рождения собственного сына, Михалыч, - подчеркнул я.

Тот изумленно смотрел на меня и начал бледнеть. А я, не давая ему опомниться, продолжал:

- Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, дабы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина бросился ты на безоружного одинокого человека с топором. Только потому человека не убил, что «не хочу рук марать в такой день», - сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое слово.