Кухни всех квартир отворялись на эту лестницу и стояли так целый день. Оттого тут царила страшная духота. Туда – сюда слонялись дворники с амбарными книгами под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола – посетители. Дверь в саму контору была тоже настежь отворена. Здесь тоже духота стояла чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще не выстоявшеюся краской на тухлой олифе, которой вновь покрасили комнаты. Я направился прямиком в кабинет Купцова, что находился в самом конце коридора, не обращая внимания на галдеж местной публики.
В кабинете, по обыкновению, было страшно накурено, а сам статский советник сидел за колченогим столом перебирая ворох бумаг. Перед ним, нервно елозя в грязных руках картуз, стоял низенький оборванец с растрепанной бородой. Шея его была перемотана медицинским бинтом, а вид был напуганный и болезненный.
- А, Николай Александрович, проходите, присаживайтесь покамест, – указал Купцов на древний стул, который тут же жалобно заскрипел под моим весом. – А вы продолжайте, милок, не отвлекайтесь.
- Так вот, наняли меня, – рассказывал посетитель, откашлявшись, - два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только, значится, въехали мы с Седьмой Роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел - они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: «Куда? Стой!». Я по лошади, вдруг - хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся.
- А в лицо не помнишь их?
- Где ж? Рядили, мне и невдогад! А после я обеспамятовал. Очнулся после – ни кошеля, ни кафтана. Добротный такой кафтан был, с бляхою жестяной. Эх... – в сердцах махнул он рукой. – Ладно хоть клячу мою не тронули. Помогите, Ваша милость, Христа ради. Не дайте пропасть, – взмолился мужичек, припав на колени.
- Немедленно встаньте! – возмутился Фёдор Михайлович. – Я и без ваших этих помочь обязан. Работа у меня такая. Сейчас же, ступайте к писарям, третья дверь от этой, и расскажите всё тоже самое под перо. И не волнуйтесь. Ступайте.
– Спасибо, Ваша милость, спасибо! – затараторил тот, кланяясь и пятясь назад. – Буду денно и нощно молиться о вашем здоровье. Спасибо, на добром слове!
Как только дверь захлопнулась, Купцов прикурил папиросу и взглянул на меня.
– Снова ограбление с применением удавки, Николай Александрович.
– Уже пятый случай за последний месяц.
– Именно, голубчик, именно. Генерал – губернатор с меня три шкуры дерет, требует скорейшего раскрытия дела. Эти негодяи сеют панику среди народа, особенно среди извозчиков. Времена и так неспокойные.
– Что прикажете делать, Фёдор Михайлович?
– Прошу, возьмите дело в свои руки, Николай Александрович, – с мольбой поглядел на меня статский советник. – У меня совершенно не хватает рук. Да ещё это дело с убитой дамой навалилось.
– Сделаю, Ваше высокородие, не смейте сомневаться.
– Так я и не сомневаюсь, голубчик. Кто, если не вы. С завтрашнего утра и приступайте. Всякое содействие окажу по надобности.
Вдруг двери в кабинет со скрипом отварились, и без всякого доклада ворвался к нам страшно взволнованный почтенный седой барин.
- О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее... Какой ужас, какой ужас... Я - Аргунин...
Стало ясно, что этот господин пришёл по душу той несчастной, что утром была убита на Николаевской. Купцов чрезвычайно ласково стал его успокаивать.
- Возьмите себя в руки, дорогой мой. Что же делать... Уже не вернешь... Вы расскажите лучше всё, что знаете об исчезновении вашей жены.
- Моя жена сказала, что поедет в театр, - начал Аргунин, протирая шелковым платком выступившую в уголках старческого рта слюну.
- В какой?
- В Большой. Прошла ночь. Она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими хорошими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видали. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Николаевской улице... бросился к властям... и узнал мою жену...
- Скажите, господин Аргунин... Вы простите меня, но между вами большая разница в летах... – осторожно уточнил Купцов.
- Несмотря на это, она меня любила. Но...
Мне показалось, что какое-то признание не шло с его уст.
- Для пользы дела я попросил бы Вас быть со мной вполне откровенным, – медленно проговорил Фёдор Михайлович.
- Вот... вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, - хрипло проговорил Аргунин, протягивая Купцову маленький лист плотной английской бумаги:
«У второй колонны, всегдашнее черное атласное домино с постоянной красной гвоздикой».
- Гм... негусто, - пробормотал Купцов. - Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.