Провидец. Город мертвецов

Под крепкую брань трубочиста, что хлопотал где-то над моей головой, я с шорохом раскрыл газету. На первой же странице, в зарубежных хрониках, красовалась очередная статья про таинственного потрошителя, что свирепствовал на улицах Лондона. Бульварные газеты, по обыкновению, подливали масла в огонь, немилосердно привирая с три короба, запугивая обывателей еще больше. В том, что к зверскому убийству на Николаевской был причастен этот изверг естества я конечно же сомневался. Однако, не исключал факта, что у потрошителя мог появиться подражатель, что решил нагнать ужаса, как сказали бы мастера русской словесности - «на строгнах Северной Пальмиры». Уверен, что завтра и весть о таинственно - страшном преступлении с быстротой молнии разнесется по Петербургу, повергнув в суеверный ужас и без того напуганных жителей. Ну да ладно, как говориться - план война покажет.

Оторвавшись от скучных заголовков, я приметил элегантную блондинку, годков семнадцати, что шла под руку с таким же юнцом весьма щегольского вида: со смуглой и подвижной физиономией, одетый по моде, с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец на белых отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете.

В момент, когда парочка проходила мимо, мир вдруг наполнился багровыми красками – меня посетило видение: увесистый молоток неловкого трубочиста с шорохом проскользил по черепице, сорвался с крыши и угодил в аккурат по темечку блондинке, проломив ей череп. Дама упала замертво, а шелковый платок тут же пропитался бурой кровью.

Когда в мир вернулись краски, я не придумал ничего умнее, чем вытянуть перед собой ногу. Дама споткнулась и с визгом растянулась на брусчатке под ошалевшим взглядом своего ухажера. В следующий миг, упавший молоток выбил каменную крошку прямо перед лицом этой юной особы.

– Да как вы смеете, негодяй! – тут же завопил щегол. – Полиция! Полиция! Убивают!

– Тысячи извинений, сударыня, – стал я извиваться перед дамой, собирая с мостовой содержание её сумочки. – Какой же я не ловкий. Простите, ради всего святого.

– Не смейте трогать вещи! – не унимался кавалер с уже багровым румянцем на чрезвычайно мелких чертах лица, ничего, впрочем, особенного, кроме некоторого нахальства, не выражавшими. – Вор! Да где же полиция?!

Дама же решительно встала, вскинула носик и приняла из моих рук сумочку.

– Пойдемте, mon cher, – взявшись под локоть, промурлыкала она. – Не стоит волноваться. Я не ушиблась.

– Вот уж нет! – брызгал слюной щегол. – Это мерзкое хулиганство должно быть наказано по всей строгости закона!

На страшные вопли уже собралась небольшая толпа зевак, через которую насилу пробрался будочник.

– Расступитесь, граждане! Закон уже здесь! – ревел он во всё голо. – Что тут происходит?

– Происходит хамское нападение на уважаемых людей, – заявил щегол. – Я требую принять строжайшие меры в отношении этого негодяя!

Глядя на тучного будочника с горизонтально торчавшими в обе стороны рыжеватыми усами, который весьма молодцевато и как-то особенно повертывая с каждым шагом плечами направился в мою сторону, мне подумалось, что нрав всякого полицейского в наше время необычайно крут. Будто нарочно, словно на подбор, полиция набирается из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царит самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательскими затылком и карманом. Мои мысли вполне подтвердились, когда тот подошел ко мне и схватил за грудки.

- А ну, пойдем-ка со мной в будку. Я тебя там научу людей уважать! – приказал стражник правопорядка.

- Голубчик ты мой, – говорю я ему, подняв руки в примирительном жесте, – случился нелепый конфуз, и ничего худого более за мной нет.

– Какой я тебе ещё голубчик?! – оскалился тот, пытаясь увлеч за собой. – А ну, пшел говорю!

Хоть я был не в служебной форме, а в штатском, всё же выдал последний довод:

– Я – помощник статского советника. Документ при себе имею. Извольте посмотреть.

– Эк-на! Велика мне нужда. Да хоть бы и сын енеральскый. Пшел, кому сказано! Иначе, прямо тута бока намну!

– Правильно! Так его, постылого! – послышалось из толпы.

Будочник, воспрянув от похвалы, стал тянуть меня пуще прежнего, со всем присущим ему усердием. Всё бы у него получилось складно, если бы не одно обстоятельство – он был мертвецки пьян. В таком расположении духа слова, как правило, уже бессильны.

Оттого, я схватил его за кисть и с силою вывернул. Как только будочник взвизгнул, шагнул ему за спину, выводя из равновесия и докручивая кисть. Тот кувыркнулся в воздухе, с шумом грохнувшись на землю. Не выпуская его руки, я продолжил болевой прием: перевернул его на брюхо, заломил руку за спину, усевшись сверху.

Этот метод я не единожды применял при задержании всякого рода преступного элемента.

– Это нападение на сотрудника власти! – вопил будочник. – Влип ты крепко, ирод этакий!

Всю толпу, как и двух голубков, как ветром сдуло.