Провинциализируя Европу

Само наличие слов Лакшми и Алакшми в книгах о женском образовании подсказывает нам, что речь, в итоге, идет о дискуссии вокруг идеалов модерного бенгальского патриархата. Модерная женщина должна быть приятна в общении, потому что склочные, ревнивые жены, как считалось, в духе соперничества настраивают брата против брата, а это ломает солидарность клана – «кулы». Рональд Инден в исследовании, посвященном бенгальским системам родства и иерархии, определил «кулу» как сообщество «людей, происходящих из тела одного и того же мужского предка»[642]. Основополагающей задачей «грихалакшми» было поддержание единства «кулы». «Грихалакшми», таким образом, стала синонимом слова «кулалакшми», некогда обладавшего коннотациями с «богиней благополучия семьи и клана», но теперь употребляемого и в отношении смертной женщины в ее замужнем статусе[643]. В своих хорошо известных очерках о семье в сборнике «Парибарик прабанда»[644] 1882 года Бхудев Мухопадхай советовал родителям выбирать в невестки женщин, которые уже показали первые признаки способности когда-нибудь стать «кулалакшми». Это, как писал Бхудев, предупредит раздоры, часто возникающие между братьями после смерти родителей[645]. В самом деле, в дискуссиях той поры противопоставление между «куластри» (женщина, вошедшая в «кулу» через замужество) и «кулата» (женщина, потерявшая свою «кулу» или потерянная для «кулы», а также проститутка) было осью, вокруг которой вращались все аргументы, высказываемые в спорах о женском образовании. Вот как в одном тексте излагались различия между двумя категориями:

«Куластри»: спокойные, сдержанные движения; размеренная речь; взгляд опущен; избегает мужчин; прикрывает тело; без похоти; одевается просто.

«Кулата»: беспокойная, болтливая; рыскает взглядом повсюду; ищет компании мужчин; части тела открыты; похотлива, одевается напоказ[646].

Таким образом, в размышлениях бенгальских националистов XIX века о новом устройстве домашней жизни и женском образовании сочетались буржуазное разделение на сферу частного и публичного, домашнего и национального с идеей «кулы», родословной по мужской линии. В этом заключалось ключевое отличие идеологии бенгальской модерности от критических посылок патриархального либерализма в Европе. В следующем разделе мы рассмотрим эту проблему подробнее.

Братство, патриархат и политическая мысль

Эстетизация – и последующая секуляризация – богинь помогли сформировать исторически устойчивые маркеры национальной идентичности в модерной Бенгалии. Мы уже видели, как в националистической поэзии Бенгалия могла изображаться как Бангалакшми, то есть как богиня Лакшми собственной персоной. Даже будучи формально атеистом и коммунистом, бенгальский поэт Субхаш Мухопадхай мог выразить свое ощущение бытия бенгальцем путем представления религиозного ритуала домашнего благополучия – практики рисования следов ног Лакшми, указывавших на ее приход в пространство домашней жизни – в качестве секулярного символа идентичности. Вспомним строки, которые я уже цитировал ранее:

Как бы далеко я ни шел —
привязанными
к моим векам
остаются
ряды следов Лакшми,
нарисованные
во дворе,
чисто вымытом навозом и водой[647]

.

В основе тенденции думать о стране как Матери, вездесущей в бенгальском и индийском национализме, лежала идея братского договора. Со времен Бонкимчондро, индийские националисты изображали себя как детей, «сантан», этой матери. В популярных песнях, сочиненных на рубеже веков Тагором или Двиджендралалом Роем, была уловлена аффективная сторона братского единства, на которое опирался патриархальный национализм:

Нас объединяет Матери призыв
Сколько еще братья из одного дома,
Могут жить раздельно, словно чужие?[648]

Или:

Однажды выкрикни: «Мать!»,
Выкрикни «Мать» полной грудью
<…>
И посмотрим, как долго Мать сможет не замечать
Крики своих сыновей[649]

.