Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

На всякий клип вылезает народ, будто зверьки или гномы выходят на милый звук, из мха. Численность просмотров тут, чтобы оценивать, как быстро смыливается остров. Конечно, если еще видно – сохраняется. Если не думать о том, чего уже не видно. Когда проект или, условно, смысл поколения умирает? Общее для поколения вещество дело не объяснит. Оно общее, а тут проект, в нем были – прямо или косвенно – не все. Не все эту музыку слушали. Причем связи самого проекта сохранились: о роке написано, снято и т. п. до черта, это где-то лежит и будет лежать, даже если никто туда не заглядывает. Не исчезнет конкретно, практически, а толку? Что ли, проект умирает, когда высыхает какое-то ядро, существовавшее прозрачно для его участников. Может, даже и не связанное с проектом прямо. Но оно было каким-то координатором. Точкой коммуникации с окрестностями и действиями в них. Публичными, любыми.

Не было связано с людьми прямо, значит – должно было обладать какой-то внутренней, своей надежностью, причиной быть. Проект уменьшается, но не исчезает. Число знающих его упало до статистической погрешности, но остается неубиваемый остаток, даже если он уже пригрелся при других фактурах, всосался в другие вещества. Количество слов по поводу Кримсона соотносится с долей его присутствия в моей жизни: как-то так вышло, а если между вами много всякого, то получается перекати-поле какое-то. Отдельное.

Справа от «Atonal or Dissonant Guitar Lines» Хендрикс. Неподалеку от Хендрикса – неподалеку, что здесь за мера, число кликов для перехода? – то, что называется джазом. Можно бы выбраться на Намысловского или Комеду (Zbigniew Namysłowsk, Krzysztof Komeda), на «Kujawiak Goes Funky» и «Astigmatic» соответственно; посмотреть, как они сейчас. Но тут не упражнение в ориентировании или тема пяти–десяти последовательных ссылок, и попадаешь, куда рассчитывал. Или в некоторое сегодняшнее счастье. Тоже дело, но другая игра. Здесь не о том, куда бы хотелось.

Если джаз в варианте Намысловского и Комеды (или Колтрейна, Ascension и т. п.), это не отдельные штуки, а длинное действие. Ну да, там и вещи наполовину пластинки, минут 20 – но не вдоль, иначе. Или не действие, а зона, но и она как действие. Играется не музыка, а пространство. Строится из каких-то нефиксируемых элементов, они возникают в связях между тем, что учтено. Свои кластеры, сгущения-разрежения. Как в визуалке, допустим, у Кифера, там же не сказать, лучше работа предыдущей или нет. Или Туомбли. Или Миро, хотя он вообще как плакаты или марки. Или Баскии.

Кто назовет хиты Хендрикса (из тех, кто о нем слышал), кроме гиков отрасли? «Foxey Lady»? «Hey Joe»? «Purple Haze»? «Bleeding Heart»? Но, если прослушают пару вещей, пространство ощутят. У Кримсона альбомы и треки сколь угодно хороши, есть и явные хиты («21st Century Schizoid Man», скажем), но Crimson-пространство содержит на общих правах и их. Детали не важны, и – имхо – это не теперь стало так, а исходно. Территория, а в ней частности. Ну, не совсем так. Почему тут зацепилось за «Старлесс»? А вот, это прямая рекомендация слушать: https://youtu.be/FhKJgqxNDD8, он тут ровно с «Radical Action». Но у них и так, и этак, поэтому – вторая рекомендация: «Three Of A Perfect Pair» – Live In Japan, 1984 (from «On (And Off) The Road» Box Set), https://youtu.be/-cNwf-lifIw. Великий концерт вдоль всей длины, 1:42:14. Live как single-хит, ну а там и единое пространство.


Как пространства отделяются, как меряются расстояния, где проходят тропинки от одного до другого, через что проходят? Вот стохастически протоптанная правая колонка ютуба. Есть область оперы, оттуда вышел, допустим, Номи, распевает «Cold song» из «Короля Артура» Перселла или его же «Dido’s Lament» из «Дидоны и Энея». Заходит в следующую зону – да и не соседнюю, принимается петь «Man Who Sold The World» Боуи. Тут надо видеть Номи, это ж не только о музыке, элементы ходят туда-сюда, находятся в связи. Люди, музыканты, цветные камешки, что угодно. Связи возникают, друг с другом толкаются. Не грубо, а так.

Насколько новые люди имеют представление о звуковой крови Хендрикса или о его личном Sturm und Drang’е? Какая была бы реакция незнающего при насильственном – ладно, лабораторном – прослушивании «Foxey Lady»? Нет таких исследований новых людей, жаль. Как долго бы они (в среднем) могли вынести «Voodoo Child»? Смогли бы дослушать (всего-то минут шесть)?

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза