Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Как выстраиваются варианты обстоятельств? Тут пространство исходно музыкальных элементов, связки между ними возникают полуслучайно – они внешние, все тот же алгоритм. Связи тянутся вдоль последовательности прослушиваний, каждое из которых является – становится – единственно возможным. Что влияет (это не о невидимом коммутаторе, а о жизни)? Кто живет в этих – совокупных – развалинах времени, музыки и дел? Автор тоже всякий раз производит очередную копию, сгусток себя – возникает при соотнесении с треком, его и не дослушав, но уже выбирая следующую уместную фишку. Минимальные решения, но их последствия не отменишь. Как здесь без таких рассуждений, по факту же эпоха закончилась, но ее люди еще тут.

А реклама в ютубе не то что не адресная, всякая из них бред относительно музыки, в которую встроена. Вот же была реклама какой-то партии на выборах в рижскую думу посреди квартета Лигети. Что уж о торрентах для инвестирований, кэшбеках и проч. Нетфликс какой-то неизбывный. Алгоритм рекламы сам в себе, не при логистике ютуба, иначе с целевой аудиторией хоть как-то бы возились. Разве что ее смысл в принуждении к платному аккаунту, где уже без нее. Или она ровно потому, что надо же ее куда-то засунуть, как киевский канал с рыбами в аквариуме. Ну или естественный ход вещей, и он теперь такой: так заведено и должно быть. Ролики кривых игр (кто-то кого-то мочит) в плохой графике, словно сейчас 1986-й – звон мечей, выскакивающие цифры, кто в это играет? Ретрографика, 8-битовая, из героев выпирают пиксели.


Пространство, в котором объекты становятся субъектами, причем – по умолчанию, чрезвычайно непонятно. Или у них была какая-то скрытая субъектность? Все это пока смутно, не разработано. Пусть это заявление висит в неопределенной форме. Может, позже оживится.

Слишком много об алгоритме, он тут сделался чуть ли не бог какой-то. Чего ж так возвышать простую машинку. Да, есть вопрос территорий и границ, в которых мы оказываемся в этой игре. Да, тут какое-то пространство со своими средой, мерой и правилами вывода. По какой все же причине справа появляется то или другое? Что ли, когда как. Зазор, допуск в выборе, люфт. Все это из ниоткуда и рефлексии не поддается, или, красивее, «не подлежит». Luft.

Человек и кошка crying at the window

На Клептоне возникло разнообразие. В частности, классика в виде Вивальди и ноктюрнов Шопена – я бы и в Шуберта пошел, когда еще будет повод его наконец послушать. Но не было. Много Фриппа и Кримсона, Дипёпл, Джетро Талл, Дорз. Пинкфлойд, маккартниевский Рэм, Фрипп с Силвианом. «Черные салфетки», Black Napkins, это Заппа. Soft machine. Vai и Satriani играют кримсоновский «Red». Sweet Smoke интереснее, но окажешься у растаманов, а там и Lee «Scratch» Perry или Кинг Табби: они бы затормозили прогресс текста, оба же практически love. Но иначе что, Telegraph road, Dire Straits?

То, что упоминается, можно воспроизводить, а можно и не играть. Оно может быть знакомым или нет. Считаем всякий трек названием зверя или некой штуки, которая (если) воздействует и влечет за собой некоторые рассуждения после ее упоминания. Не обязательно здравые, просто небольшая кутерьма (сочетания букв тоже ж как-то действуют) и переход к следующей кутерьме. Не обязательно знать, что в треке за музыка, можно не знать эту группу, даже ее страну и время. Просто фишки, ветвящиеся связи. Связаны уже и этим перечислением, складывается большая абстрактная конструкция, но все ее элементы были материальными, земляными, плотскими. С мышечными усилиями, табаком, топтанием на сцене, по сцене, с визгами в зале, плясками, страстями и мордобоем, обидами и иными перемещениями. Всего этого больше нет, но остались связи, практически стерильные-чистые-абстрактные. Сферические в вакууме, прозрачные шарики в нигде.

Но в каждой фишке еще и музыка. И если слушать – а как не слушать, иначе ж будто на свете и знать ничего не надо, – то это продвижение в области глубоководных существ, сонма ангелов, минералов. Всякий же минерал провоцирует в глядящем ощущения и чувства, они (и чувства, и глядящий) прилепятся к нему. Какие взаимоотношения у агата с натрием? Как между собой птички, рыбы, жители кодекса Серафини? Еще и мутации, овощи типа черноплодного чеснока, лиловые белки с шестью лапами, кому бы помешало? Пятнистые, в цветной горошек зайцы или оранжевый медведь – уж ему-то зачем маскировка. Были бы, например, золотой снег или зеленые тучи. А группа Grand Funk Railroad и так болотно-рыжее яблоко, по вкусу как розовая брюква.


Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза