— Это ты правильно. Пора бы и нам что-нибудь скушать. Пошли?
— Ага. Пошли!..А молоко и еду у дверей баньки та — зеленоглазая — девушка оставила. Ну, помнишь, я рассказывал.
— Помню. Симпатичная…
— Да. Она такая серьёзная была, старше казалась, а так — почти мне ровесница.
— Больше вы не встречались?
— Встречались…
И Петушок почему-то очень здорово покраснел…
(С тех пор мы виделись с Петушком часто, но — промельками, мимолётно. Миша то и дело засылал его в какие-то джунгли, пески, болота, катакомбы всевозможные… В одну из наших встреч, когда выглядел Петушок особенно жалостно, я не выдержал и посоветовал:
— Запустил бы ты в Черноярцева чем-нибудь…
— Как это?..
— Да вот так! Взял бы да и запустил. Табуреткой, к примеру…
— Да ты что! Что ты!.. — Петушок прямо-таки ужаснулся.
Совет был и впрямь не из лучших. Мише и без табуреток доставалось от жизни всяко. А Пётр… И моя жалость, и его (иной раз вырывающиеся) вздохи — пустое. Пустое до донышка! Кому, как не настоящему Мастеру, знать: так или иначе. Помочь расправить крылья, подтолкнуть на взлёт, поддержать в первых испуганных взмахах, — кому, как не Мастеру? В нём есть и жалость, и место для каждого твоего вздоха… Но — главное! — в нём есть сила, способная очистить в тебе от плесени и скорлупы СОКРОВЕННОЕ.
Петушку повезло: он встретил настоящего Мастера.
Ади́
Ади́, которого я видел всего два раза (с интервалом в три дня) был старым молчаливым казахом. Замкнутое, в глубоких морщинных бороздах смуглое лицо, пронзительные пылающие штрихи суженных глаз, хрипкая отрывистая речь…
Ддй поздоровался со мной поклоном и тут же уставился в глаза. Я ответил тем же. Мы стояли, как два вполне благодушных фехтовальщика, которым не известно:…для чего они, собственно говоря, обнажили шпаги? зачем? но вот ведь — обнажили…
Прервали нашу упёртую позицию бешеные и заливистые хлопки. Я оглянулся: Миша сидел на крыше сарайчика и, дурашливо оскалясь, бурно проплёскивал ладошками.
— Извините… — Ади́ неожиданно резко смутился, даже отшатнулся.
— Да за что же, — во мне отчётливо тренькнула досада, что наша игра в смотрелки так быстро и недоговоренно оборвалась. — Напротив: было приятно и поучительно…Михаил Петрович, будьте любезны — слезьте с крыши! Крыша-то трухлявая, не ровён час…
Миша отмахнулся (даже гримасу состроил), но с крыши всё-таки слез. Слез и подошёл к нам.
— Мы на твой спектакль, маэстро.
— Ну-ну…
— Название вот только длиннёхонькое… — Миша выволок из-за пояса штанов мятую афишу. — Симфония Трагикон… или… Осенняя Модель Мироздания…, — покряхтел. — И что, как ты думаешь, ожидает публика, отправляясь на спектакль с таким названием?..
— Понятия не имею, — откровенно и бодро ответил я. — Посмотрим. Актёрам тоже интересно…
Миша хихикнул:
— А что ты будешь делать, если актёры разбегутся? Они, небось, перепуганы, передёргались все.
— Авось! Кто-нибудь да останется…
— Сева, ты думаешь, никто не поймёт, что учудится на сцене под видом спектакля?
— Думаю — нет. Зритель будет преимущественно элитнобогемного разлива; эти люди заранее уверены, что всё на свете знают и понимают, зная и понимая при этом крайне мало! А ребята мои скорее всего и впрямь — перепуганы-передёрганы, как ты это и сам прозорливо предположил… Жаль… Но главное — не их понимание, а пространство, в которое они попадут.
— И мы хотим попасть. Пожалуйте два билета, господин режиссёр!
Во время этого разговора Ади́ стоял в сторонке и — улыбаясь — внимательно рассматривал прыгающих вокруг нас воробьев. Услышав о билетах — встрепенулся, подошёл ближе.
(Меня всегда интересовал старый казах. Лин говорил о нём, как о самом лучшем и самом успешном ученике Черноярцева. Обращению с пещерами Лина учил именно Ади́…, и не только этому…)
— Завтра — премьера, на премьеру вход без билетов…
— Ха, премьера! Думаешь, тебе дадут повторить это безобразие?
— Ха, — согласился я. — Вряд ли. Так что — спешите видеть! Хотя… Послушай, а тебя-то что здесь заинтересовало? Всего-то и навсего — плавающие фрагменты…
— Мало ли! Всегда можно увидеть что-нибудь новенькое. Редко я в городах бываю… Да вот и мой малыш хотел посмотреть.
— Да-да, я хочу посмотреть! — встрепенулся «малыш» лет семидесяти-восьмидесяти. — Очень. Да. Вы позволите, Сева?
— Позволю. Валяйте, смотрите, на здоровье!
(Тут, судя по всему, нужно прояснить вопрос о спектакле-действе «Осенняя Модель Мироздания».
Перед премьерой, намеченной на завтрашний день, ходило немало толков о предстоящем, особенно — среди актёров. Дело в том (и это больше всего нервировало коллектив), что я не ставил никакого спектакля. Были расклеены афиши, была собрана куча рваного тряпья, на предмет причудливого костюмированна, было — довольно диковато и интересно — задумано декорирование зала, сцены… И — всё. Никто понятия не имел, что нужно будет делать, когда соберётся публика…
А всё объяснялось просто: никакого спектакля не будет; вместо спектакля я собирался завертеть между участниками и зрителями пролог одной из Орфических Мистерий. Пролог-инициацию…