Так вышло, что за прошедшие с того времени десять лет мы с ним ни разу не виделись. Слышать о нём — слышал…, и всегда — расспрашивая об Ади́ — представлял себе не старого задумчивого казаха, а — мальчика, худенького полуживого мальчика на руках у Михаила Петровича Черноярцева, спасшего и выходившего его, ставшего ему отцом…
…Но вскоре (я чувствую!) мы встретимся. Хорошо встретимся. Обязательно!
ПУТЬ
Вернулся я домой из театра поздно.
Сын спал. Жена, закутавшись в кофту, занималась вдумчивым штопаньем.
— Привет, родная моя!
— Привет…
Особого восторга у жены приход мой не вызвал… Депрессия была у неё, очередной приступ.
Я прошёл на кухню и поставил чайник.
…Неладное что-то в нашей семье. Всё чаще и чаще возникают трещинки, заболоченности, зябкие туманы… И вроде — любим друг друга, а вроде — всё дальше, дальше размывает по сторонам… (Да оно и понятно… Маленькая девочка выходила замуж за овеянного романтической дымкой поэта, с репутацией не то сумасшедшего, не то волшебника. Ко всему прочему — этому поэту пророчили блестящие материальные перспективы…А вышло так, что за годы совместной жизни девочка хорошо познакомилась и с нищетой, и с голодом, и с протекающими крышами случайных жилищ… и с моим бодро-равнодушным отношением ко всем этим перипетиям; в ней такого равнодушия не было…)
Неспешно пил чай. Смотрел в окно. Грустилось немного…, совсем немного, но — протяжно как-то.
Через час вернулся в комнату. Жена уже спала, щедро отбросив на мою сторону постели большую часть одеяла; бормотала что-то во сне.
Лёг. Не спалось. Спустя какое-то время — понял: очень хочется к морю.
Перевернулся на спину, расслабился; убрал из себя мысли, чувства, ощущения этого мира, и — метнулся к морю… в море…
…Шторм. Бурные, буро-зелёные волны перебрасывают меня с одного пенистого гребня на другой… Ошмётки водорослей, спотыкающиеся о тело… Прикосновение к пальцам, к горячей коже доверчивых ниточек глубины…
Я ныряю в глубину, уходя всё дальше, беспросветней… Вода податливо оскальзывает из моих рук, приближая к тишине, покою…
Плеск. Что-то — подпихивая — настойчиво выталкивает меня на поверхность. Поднимаюсь. Выныриваю из волны; встаю на волне, уверенно ощущая подошвами гладкий морской шёлк.
…Море начинает замерзать: сначала — тонкая плёночка льда проплёскивается по внезапно успокоившимся водам, потом — лёд начинает твердеть, грубеть, утолщаться, напоминая вспухающую броню. По многодальному ледовому полю — из края в край — проносится, проплясывая и мельтеша, голубая сухая позёмка.
Я напрягаюсь, пытаясь растопить лёд, вернуть своё весёлое гостеприимное море, но — не выходит… Я напрягаюсь ещё сильней, — попусту: лёд прочен, и позёмка дотошливо, цепко охраняет его. Топаю ногой. Чувствую: мёрзлые окраины, раскинувшиеся окрест, воспринимают меня как капризного расшалившегося ребёнка, и — выпроваживают, стараясь сделать это побережней, поделикатней… Им будто бы тоже не хочется расставаться со мной, но — пора.
Из далёкой медленной, идущей клубами пурги появляется бегущая маленькая фигурка. Вглядываюсь, стараясь узнать… Фигурка приближается… Узнаю…
Он не останавливается; пробегает мимо, крича:
— Что ты здесь делаешь?! Уходи! Уходи отсюда!!
— Миша… — оборачиваюсь я вслед за ним.
— Уходи! Тебя ждут!..
Пурга» идущая за Мишей, — кутает, поднимает, несёт…
…Постель. Тихое посапывание спящей рядом жены. Замедленный стук… стук капель в ухающий чугун раковины… из подтекающего крана… на кухне… Ветер за окном. Комната пропитана серебристо-синеватой дымкой…пульсирующей… дрожащей…
Встаю. Иду на кухню. Наливаю в стакан воды…Но выпить не успеваю, — меня опрокидывает… Одним прыжком — сквозь меня — во всё, — прорастает бесконечность.
(Со мной такое уже было, один раз, лет за десять от этого времени. Ощущение бесконечности, ощущение каждой частички твоего «Я», сросшейся с каждой частичкой МИРОЗДАНИЯ, конца и начала не имеющего…
Я пробыл там и так — бессчётье эпох, секундная же стрелка на моих часах едва одолела малую пригошню делений…
А потом… Потом во мне открылось очень многое: новый уровень ви́дения, слышания, понимания, умений…)
Здесь и сейчас повторилось сперва то же самое: бесконечность, ощущение одномоментности и одноравности нашего совместного с ней существования-пребывания; всё безграничье форм иллюзорной реальности — трепетной сохлой горошиной уместилось на моём выгнутом ладошками сердце…
Дальше… Дальше — горошина стала увеличиваться, полниться; разбухли и смазались складки сохлости, проступило — ярчась и сильнея: — алое свечение…Два сердца дышали, прижавшись друг к другу, единым (не разделённым на два) позывом к дыханию.
Сердца соединились — войдя одно в другое, — стали Единым Сердцем.
И сияло ОНО, сияло несказанно! Всё озарено было сиянием тем, всё озарялось! Озарилось — и я увидел сквозь марево иллюзорной условной реальности изначальное ровное серебро Реальности Абсолютной!!!