Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

…Только на мгновение!.. Потом — проступающее кануло, заслонилось…Но остались тонкие серебряные ниточки-паутинки со сверкающими — то тут, то там — алыми бликами. И было ЧТО-ТО, что держало серебро нитей (как бы на вытянутых руках), не давало погаснуть ему, быть захлёстнутым, затопленным… И это ЧТО-ТО — шептало…; только тогда, услышав ЕГО шёпот — понял: я слышал шёпот БОГА с самого рождения, он был во мне, как и в каждом из разбрызнутых в многообразьях, только — не слушал…только — имел нелепость не слышать ЕГО.

Я провёл рукой по ближним ко мне ниточкам: они были и светом, и музыкой, и движением, и словом, и всем-всем-всем…! Я пригляделся: сквозь ниточковое серебро просверкивала ещё одна — глубинная — нить, Единая Сверкающая Нить, О́ЭМНИ.

Мне хотелось броситься в серебряную паутину, как в гамак, — это сулило невероятное наслаждение! Но (почти сразу) понял: нити хрупки́, одно неверное пустое, движение — и они порвутся, лопнут, провиснут гаснущими вялыми стебельками… И кому-то придётся всё это чинить, заращивать, исцелять; трудная работа, работа на износ, до капельки.

Сверкающая Нить толкнулась в меня, вошла, укрепилась. Возникло неизбывное, предельно комфортное состояние тепла и мудрости. Я стал наполняться ясностью: ЧТО, КАК, ПОЧЕМУ, ЗАЧЕМ… Наполнился… Растворился..

Очнулся…Настойчивый стук в дверь. Я вскочил и побежал открывать.

На пороге стоял Миша (почему-то в мокрых валенках).

— Проходи… Только — тише, мои все спят.

— Ничего! Сегодня, даже если мы начнём барабанить тазами по полу, — никто не проснётся. Спят — и хорошо. Пусть спят.

Мы прошли на кухню. Я набрал в чайник воды и поставил на плиту. Черноярцев сдвинул табурет в сторону и уселся на пол.

— Ой, тараканчик! Какая прелесть!..Куда это он?

— Валенки твои побежал уволакивать. Да вряд ли уволочёт — мокрые, тяжёлые. Ты бы хоть калошами обзавёлся…

— Ишь, у самого сапоги драные, а другим советует!

— Починим…

— Сева, ты понял, что открылось в тебе?

— Да. ПУТЬ.

— Чай пить будем? А?

— Нет. Заварка отсутствует. Будем пить кипяток.

— И то славно… — Миша покладисто поёрзал по половицам, вздохнул: — Будь осторожен, маэстро. Будь теперь осторожен…

— Да ты погоди с осторожностью! Я почувствовал О́ЭМНИ — полнокровно, до витка, — а теперь не чувствую. Почему?

— Почему, почему…

— …Почему? Ты — Мастер; проясни, сделай милость.

— Ты сам теперь Мастер…

— Я??!

— Ты. Но не думай, что теперь так вот, сразу сможешь полноценно коснуться Преображения О́ЭМНИ. Нужно какое-то время, пока это приживётся, врастёт…

Я бухнул горячий чайник на стол:

— Какое?…Год? два? три?.. Какое «какое-то время»?

Миша нацедил в пиалку кипяточек, покрошил туда сухого хлеба, хлебнул. Нацедил себе и я.

— Год… два… три… Хе! — ещё хлебнул. — Я могу сказать, конечно, только — приблизительно; у каждого, понимаешь ли, по-своему… — ещё хлебнул, зажмурился. — Пять-шесть, может-семь…

— Лет?

— Жизней. Не так уж и долго, если не делать беспрестанно глупости.

— Обожаю делать глупости!

— Знаю, потому и предупредил.

Сквозило. Я понял, что, впустив Черноярцева, — забыл закрыть дверь. Встал, пошёл в прихожую.

Вернувшись, увидел что Миша высыпал на пол груду

камешков и лепит из них какой-то узор.

— Обрывы. И так и сяк — почти везде обрывы…

— Угу… О чём ты, собственно…?

— Послушай сам…

Я уселся на пол перед камешковым узором и положил на него руки. Узор распахнулся, впустил меня.

…Удары. Закон самосохранения Условно-Конкретной Реальности. Шаг на ПУТИ — удар. Чем сильнее и шире шаг — тем сильнее и шире удар. Удары проходят со всех сторон: чем ближе тебе какая-то ситуация, чувство, человек, — тем очевиднее прохождение удара именно через них… Кошмар какой-то!

Я выдернул себя из узора и одним махом руки сгрёб камешки в кучку.

— Бред!

Миша молча собирал камешки в мешочек. Тщательно. Аккуратно.

— Да. Именно так, маэстро… Вот так вот…

— Ты хочешь сказать, что все родные мне люди…и жена моя…и друзья — все! — станут чем-то вроде пусковых шахт для ракет?!

— Эк ты образ замудрил… А впрочем — да. И близкие люди, и твоё здоровье, твой дух, каждое проявление твоих возможностей (с ними — особенно осторожно!) — всё, и — через всё. Ты это пойми, это — важно.

— И сколько жизней ты сам живёшь на минных полях?

— Много. Зачем тебе это? Очень много…

Миша поднялся и пошёл в прихожую напяливать свои мокрые валенки. Когда мы проходили мимо комнаты — жена вскрикнула во сне.

— Тяжёлый сон для лёгкого человека — вдвойне тяжёл. Хорошая она у тебя, светлая, только — слабая…

Он подошёл к постели и провёл указательным пальцем между бровями спящей. Вздохнул:

— Всё. Сегодня у неё будут только хорошие сны. И добрые.

— Спасибо, Миша.

— Да за что спасибо? Сегодня — сегодня, а за его плечами — завтра, имеющее такое же право на место в этом мире… и оно знает об этом.

Я закрыл за Мишей дверь, вернулся в комнату, разделся, лёг (покрепче обняв соседствующее мне родное и любимое существо)… уснул.

Утром — в размышлениях — проступила очевидность: затея с театром закончилась.