Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

Театр «ТРАГИКОН» был задуман как некая школа-лаборатория для выявления глубинного творческого потенциала. (Того, что есть в каждом человеке. В каждом, без исключения.) Прошедший все ступени этой школы, все утлы её, все завитушки — не только приближался к своему изначальному ядру, но и приобретал возможность стать проводником для других.

Прошло всего несколько месяцев от намеченного трёхлетнего процесса, и вот теперь надо было всё сворачивать, комкать. Надо было, резко развернувшись, покинуть поверивших в тебя людей. Это попахивало предательством…

…А что, если взять их — тех, кто и впрямь верит — с собой…? Во мне появилось отчётливое тяготение к компромиссу…, но, при всей отчётливости, — не радостное.

В тот день я не поехал в театр, а отправился (через системы канализации) в маленький уютный подвальчик, где, будучи в Туле, устраивал свою берложку Черноярцев.

— Эй, — крикнул я, всматриваясь в темноту, — есть какая живность?

— Живность, между прочим, баиньки собиралась, — прогудел недовольный Мишин голос. Загорелась свечка, посветлело. — Может, что покушать есть?

— Есть, — я выложил на газетку полбуханки чёрного хлеба и несколько луковиц.

Миша выполз из тряпкового гнезда, придвинулся к газете и с удовольствием приступил к скромной трапезе.

— Миша, тут кое-что надумалось…

— Что?

— Я решил взять с собой в пространство Дороги тех из трагиконовцев, кто на это отважится, кто поверит…

Миша отложил в сторону луковицу и оторопело посмотрел на меня.

— Зачем?!?..

— Попробовать приблизить их к открытию ПУТИ, зачем же ещё? Ну, не всех, конечно… кто доберётся…

— Маэстро, твоя школа талантов — замечательная затея, но ты взялся за неё слишком поздно. Теперь тебе надо всё это бросить, и как можно быстрее!

— Я могу повести оба процесса параллельно…

— И что? — сожжёшь себя таким темпом, а они — разбегутся, так ничего и не поняв. Маэстро, тебе нужна сейчас дальняя глубокая ниша для внутреннего преображения. И чтоб сиденье было мягким, удобным, без малейшей шероховатости… А ты что собираешься делать? — ты собираешься медитировать на бочке с порохом! Да! И кто знает, что останется от тебя после взрыва…

— Авось…

— А где ты возьмёшь силы для контроля за параллельным движением?

— Понятия не имею. Вся надежда на поговорку: нужда припрёт — из-под хвоста жемчуг посыпется.

— Ага… Посыпется… Жемчуг… Навроде овечьего! Только прежде чем собирать его, — лучше подождать, пока подсохнет.

— Однако…

— Ты — начинающий Мастер, ты — как свечка без стеклянного футляра: любой налетевший сквозняк… и — тютю!

— Вот взял бы и помог.

— Нет, милый. Каждый свою кашу варит. Возле твоей кастрюли моей ложке делать нечего. — Миша опять принялся за трапезу. — Лично тебе — помогу. Если расплющит…Если, конечно, будет кому помогать.

— И на том спасибо… Я пойду. Ты здесь ещё долго?

— Нет. Ждут меня. Вот только вздремну…

— Ты появляйся, Миша. Хоть и есть у меня родные люди, а без тебя одиноко как-то, ветренно.

— Ну куда я денусь? Появлюсь. Твои выкрутасы — лучшее в мире зрелище! Ни за что не пропущу.

Я медленно направился к выходу. Миша окликнул:

— Сева, ты же сам не хочешь того, что затеваешь. И — боишься.

— Да.

— Похоже, ты из тех, кому надо получить несколько ударов копьём, прежде чем понять, что ты — жив.

— Пока…

Миша легонько подул в мою сторону, и тяжесть слизнулась, ушла. Я выбрался на поверхность и в довольно жизнерадостном настроении зашагал к дому.

…Трагиконовцы находились в изряднейшей паузе.

Я рассказал (то, что мог рассказать) и объяснил (то, что мог объяснить), но почти никто ничего не понял. В зрачках большей части коллектива плавала очевидная сумятица, которую можно было сформулировать примерно так: «Мэтр окончательно спятил. Караул! Спасайся кто может!»

Я не мешал сумятице. Не помогал определиться. Ждал.

Несколько дней продолжался разброд. Многие жалели, что такое чудное театральное начинание накрылось медным тазом, с грохотом! А взамен — запахло какой-то сектой… (кстати: слово «секта» с тех пор частенько наведывалось к нам в гости, без всякого приглашения и с разных сторон).

По одному (а то и парами) трагиконовцы стали разбегаться. Осталось восемь человек; все они были разными: по характерам и возрастам, по образованию и воспитанию, по желаниям и стремлениям. В одних я видел твёрдость в решённом, в других — поверхностность и недомыслие…, но и для того и для другого цензор один — время.

.. Так, в начале 1996 года в Туле возникла община, о которой прображивало немало смутных и противоречивых слухов, далёких от достоверности и ума…. А у меня появились опекаемые, те самые «навроде учеников», которых некогда с пророческой непререкаемостью посулил мне Миша.

Община

Округляя — ситуация общины длилась пять лет (с 1996 по 2001). За эти пять лет мы редко виделись с Мишей» да и то — чаще урывками.