Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

«Вот ведь, — думалось, — эк его носит всё время, неугомонного!.. Может — помощь нужна, да ведь — не попросит, не скажет…» Как только у меня получалось почувствовать Мишу, — я благословлял его и желал Доброго ПУТИ.

Идущий по тропке О́ЭМНИ — ни с кем не враждует, всему — в надежду…Но как объяснить, не предложив ощутить собственным хребтом, какова тяжесть груза на плечах идущего?.. Редко кто предложит помощь (фи — тяжести таскать!..куда там! — подавай героизм: чтоб меч-кладенец сверкал, чтоб белый конь под тобой выплясывал, и — конечно! — аплодисменты с облаков…). А тяжесть великая, несомая почти в одиночку, часто оборачивается великой болью. И я знаю (знаю!), — хватало, хватало боли в жизни букетика-Миши, боли пронзительной и боли глухой, боли, раскрашенной всевозможнейшими красками, и боли — обесцвеченной (до полной истёртости, до расплыва)…

«Эй, Миша, отзовись…!»

Мы вернулись в Тулу. У нас появился свой собственный — маленький и невероятно родной — Домик. Домик стоял почти у самого края огромного городского пустыря, который был вовсе и не пустырём (вовсе!), а — сердцем ГОРОДА, Долиной Тёплых Туманов.

И именно там, в Долине, я наконец-то встретился со старым Ткачом после долгого напряжённо-тягостного перерыва…Миша недужил, — его здорово потрепало; теперь он не производил впечатления сорока-пятидесятилетнего мужчины: все его сто с лишним лет (и ещё — столько же) были при нём… Ввалившиеся потускневшие глаза, рытвины морщин…

— Что с тобой, Петрович…? Хороший мой, что с тобой?

— Устал… Устал я, маэстро, лихо устал!..

Мы сидели в тени недостроенного — оборванного посерёдке — заброшенного моста. Интересный мост: никуда не вёл, ни над чем не стоял (ни речки, ни оврага); мост — сам по себе…

— Я поживу здесь денька два. Ты приходи ко мне почаще… Сможешь?

— Конечно!..Миша, может-лучше ко мне? в Дом… А?

— Нет… Мне твои — в тягость… нынче — в тягость. Не обижайся! Нет… я-тут… тут хорошо, светлое место…

— Не обижаюсь. Привык. Ты сиди, а я пойду что-нибудь поесть соберу, да и постель тебе надо устроить… Жди!

В Долине, под мостом, Миша задержался не на два дня, а почти на неделю. Долина Тёплых Туманов берегла его, выхаживала. Я ощущал — остро, отчётливо — как этот заросший многотравьем и многодревесьем простор берёт на колени, ласкает, баюкает маленького болящего старичка.

(Долина Тёплых Туманов — изумительное место! Обомкнутое со всех сторон городом, — оно живёт своей, не похожей на обомкнувшие её пределы жизнью.

Внешне (для взгляда мимоходного, случайного, для взгляда суетливого) это разнообликовый пустырь: рощицы…, останки строений…, болотца…, поросшие травой груды строительного (и всякого иного) мусора…, речушки — ручеёчки… Для человека же, протянутого к ней и сердцем, и вниманием, — Долина постепенно начинает раскрывать — дверцу за дверцей — свои необычности… Их много!

Долина Тёплых Туманов — живое, очень мудрое и чуткое существо. Если (пусть этого не будет!) озабоченные и ретивые чиновники вдруг решат расчищать и застраивать это место — город начнёт задыхаться. Без преувеличений! Стоит только — слепо и грубо — влезть в Долину с экскаваторами, бульдозерами и прочими несчастными железяками во имя расширения цивилизации — город оплеснётся болью, начнёт гнить, гаснуть…

О, только не безобразничайте там, прошу! Так мало осталось в мире такого, до чего — в высокомерии, безразличии и невежестве — не докоснулся бы человек, изгаживая и калеча!.. Придите — и сядьте на верхушке недостроенного моста, вдохните небо (оно там совсем другое!..), улыбнитесь… Всем вашим печалям — найдётся утешение, сомнениям — верная ясность, грохоту и мукам — тишина и покой.)

…Несколько раз у моста появлялся Ловец.

Видел я его всего один раз — минут двадцать, — он делал Мише массаж длинной костяной палочкой с насечкой из каких-то диковинных физиономий. Кажется, мы друг другу понравились, хотя не было сказано и слова. Ловец обращался с больным сердито-нежно, очень по-родственному.

Миша мне рассказал о нём очень немного. Ловец — Мастер О́ЭМНИ (далеко уже не в первом воплощении), индус, ста сорока лет. Последние два с лишним года живёт в Антарктиде…

— И не мёрзнет? Индус как-никак…

— Нет, — засмеялся Миша, — он никогда не мёрзнет. А потом, у тебя неверные представления о южном материке; внизу — тепло… жарковато даже, по моему разумению.

— Везде?

— Не везде. Но в большинстве регионов — особенно на глубине — тепло. И-хорошо…

— А где ж тебя так прохватило?

— Меня не прохватило, меня — хватило… И вовсе не там…Ошибся в фигурах кристаллов… оплошал…

— Как это?..

— Маэстро, не сейчас… Ладно?

— И-эх… Ладно, конечно. Пойду до колонки, воды тебе наберу.

— Пару бутылок, не больше, — привстал, качнувшись. — Я завтра ухожу.

— А то бы задержался…?

— Меня Петушок ждёт, — Миша улыбнулся. — Очень ждёт…