Проводник в бездну: Повесть

Гриша, стараясь согреться, шел быстро и размышлял о том, что золотозубый все же дослужился до капитана. Погубил, видать, немало люду. Не одну бабушку Феклу, не одну Олю… Говорят, недолго был он комендантом. Чем-то проштрафился, поэтому и послали на фронт. А теперь вернулся… Видите ли, не запомнил дорогу, будучи комендантом. Да и как запомнить, если он в лес и носа не показывал — партизан боялся. И сейчас боится. А через лес решил идти не потому, что ближайший путь, а нужда заставила — вокруг уже гремят советские пушки.

За гауптманом двигались повозки с пулеметами, скрипели высокие тяжелые фургоны, месили сапогами песок солдаты.

Гриша оглянулся и встретился с узкими щелями глаз своего конвоира. Рыжий подмигнул ему, глотнул из фляги шнапса и больно наступил тяжелым сапожищем на босую ногу парня.

Гриша зашипел от боли, а рыжий заржал: ему это развлечение…

Лес нахохлился, облитый заходящим осенним солнцем. Гриша обогнул поляну, где располагались на ночь таранивцы, и повел колонну с бугра по узкой дороге в сосняк. Таких дорог в лесу было великое множество — целые переплетения. По ним возили люди дрова и хворост, ходили по грибы и за ягодами. Сколько раз приходилось ему блуждать здесь, слушать баюкающий шум деревьев, любоваться зеленой зыбкой, в которой качается всю жизнь полещук,[13] как говорила им Ольга Васильевна…

Воспоминания оборвало прикосновение колючей палки к плечу. Выломав ее, рыжий теперь подгонял молодого проводника не прикладом автомата.

— Гер гауптман спрашивайт… — Рыжий подвел проводника к офицеру.

Колонна недружно, но с удовольствием остановилась. Пофыркивали кони, переводили дыхание солдаты.

— Где мы есть тут? — Золотозубый водил пальцем по карте, показывал: это Таранивка, вот речка, а вон села Хорошево, Орлово, а во-он там — Старый Хутор, цель их продвижения. По карте и дураку видно — можно пройти через Чернобаевку хорошей дорогой, прямой и надежной, и никакого проводника не нужно. Но там уже грохотали пушки. И парнишка должен показать, как лучше обойти их. Проводнику даже было позволено водить пальцем по карте — по извилинам дорог, по голубым лентам рек, по зеленым пятнам лесов.

— Тутечки, где мы стоим сейчас, это место называется Ревнище, — Гриша обвел вокруг рукой. — Можно пройти вот так и вот такочки… Вести дальше? — поднял глаза на капитана.

— Яволь, яволь![14] Дальше, — бодро кивнул гауптман, сбив взмахом нагайки листья с ольхи.

И вспугнул лесную красавицу — иволгу. Выпорхнув из куста, иволга перелетела на клен и удивленно посматривала на непрошеных гостей. В другое время Гриша залюбовался бы привлекательной птахой. Желтая головка, шея, грудка, даже ножки, и только вороненые крылья выделяются своей чернотой на желтом фоне.

Солдаты и не заметили красивой птицы. Лишь один пожилой немец восхищенно проследил за ее полетом и украдкой улыбнулся парнишке.

— Хорошьо-о, — протянул он по-русски, так, чтоб услышал Гриша, и, кажется, для того, чтобы не чувствовал себя среди этих людей совсем одиноко.

Гриша присмотрелся к солдату, и ему показалось, что он действительно не такой, как все. Не смотрел волком, а будто успокаивал Гришу взглядом: «Ты меня, парень, не бойся. Я тебе зла не желаю».

Гриша скосил глаза на переводчика. Рыжий Курт громко чавкал.

«И тот враг, и тот, — подумалось Грише. — Но не одинаковы они. Один злой, ненасытный, лукавый, а этот, вишь, с лаской, даже с улыбкой. Сказал: „Хорошьо“. Видать, любит птиц, видать, душа тянется к лесному царству. Вон те все боятся леса, вздрагивают от каждого шороха, а этот говорит: „Хорошьо“. Разве они не одним миром мазаны? Как сказала бы бабушка — чудеса…»

Колонна зачавкала по мокрой грязной дороге. Двигались тихо. Был строгий приказ капитана: не разговаривать. Немцы строго выполняли его, как, впрочем, и все другие приказы небритого гауптмана. О, они пунктуальны, эти завшивевшие вояки. Даже в такой обстановке, когда им приходится позорно драпать.

Гриша шел впереди. Шумели над ним родные сосны — высокие, стройные — и будто шептались между собой, и будто умоляли паренька завести непрошеных гостей в темную чащу, в лесные дебри, откуда уже нет возврата.

И Гриша вел, с надеждой поглядывая в длинные коридоры между рядами сосен — не видать ли там ребят из отряда Антона Степановича, хотя хорошо знал, что не встретит здесь Яремченко, который повел своих «братцев» навстречу радостному гомону наших пулеметов и «катюш». Об этом шепнул ему на ухо Митька, а Митьке — его брат Сашка. Там у них задумана большая операция вместе с нашими войсками.

Вот если бы где-то поблизости оказался Антон Степанович!.. Тогда бы другое дело: Гриша подвел бы этих непрошеных гостей к самому лагерю, подал бы сигнал, и стал бы лес ловушкой для всех этих немытых, небритых и злых.