Проза

Прозаические опыты Виктора Кривулина в разных жанрах, при всей их самостоятельной ценности, остаются всего лишь опытами и подступами к большой прозе, роману, задуманному им и отложенному на то время, «когда стихи отпустят» (В. К.). Но и стихи не отпускали до последних дней, и времени для прозы ему отпущено не было.

Прозой Кривулин заполнял пустоты, периоды неписания стихов, длящиеся от нескольких недель до нескольких месяцев. Дневниковые заметки, подробная фиксация процесса сочинительства – или мучительного несочинительства, рождения или смерти стихотворения, точные зарисовки не столько событий жизни, сколько удушающей бессобытийности, выход из которой – творчество. Когда умственные и душевные занятия достигали нужного накала, то обращались в стихи, и тогда проза обрывалась, отбрасывалась, оставаясь лишь разминкой к настоящему деланию. Общего замысла у прозаических опусов не было или был довольно смутный – вели слово, ритм, интонация, а не композиция или сюжет, не характеры персонажей и коллизии. У этой прозы был сильный начальный импульс, а развязки или тем паче – эпилога не предусматривалось.

В повести «Посвящается Саше» Виктор Кривулин свидетельствовал: «Вот уже неделя, как мучит меня желание писать, но чувствую, что связаны руки. Руки связаны и смертью близких, и болезнью близких, да и тьмой (или бездной, как угодно) мелкобытовых тело– и мыследвижений. Я не могу писать, сочинять, придумывать – могу только цитировать. Слова, сказанные когда-то, может быть, сегодня явятся как новые. ‹…› Мне все равно, что цитировать. С некоторым тайным злорадством сообщаю, что намерен опубликовать странички из моего дневника 1981 года, вполне сознавая их приватный и необязательный характер, но, будучи не в силах противиться искушению, прибегаю к несколько старомодному и малоупотребительному приему „дневниковой прозы“, чтобы поставить рядом два времени, две эпохи.

Сравнить… ‹…› Что-то вроде дневника в подлинном значении этого слова. Только для себя. Потом увидим…»[248]

Дмитрий Александрович Пригов однажды лапидарно сформулировал свое понимание функциональной противопоставленности поэзии и прозы. «Поэзия призвана сдувать пузыри, а проза их раздувать». Применительно к литературной работе Виктора Кривулина это высказывание отражает суть – по крайней мере, во второй своей части. Следовало бы задаться вопросом: писал ли Кривулин прозу вообще, то есть являются ли его тексты, лишенные признаков регулярного или свободного стиха, явлением, подпадающим под определение fiction или nonfiction.

Очевидно, что если поэзия была главным конструктивным, как сказал бы Ю. Н. Тынянов, фактором его жизни, то проза (или нестиховое сочинительство) в разных ипостасях – скорее детерминантом его литературной и социальной биографии.

Первыми не ученическими образцами прозы Кривулина-литератора стали тексты в самиздатских журналах 1975–1976 годов. С этого времени деятельное участие в формировании, институционализации так называемой второй, или неофициальной, культуры в корне изменило модус вивенди поэта Кривулина, привнеся в его жизнь новую функцию – культурного деятеля. Став одним из соредакторов журнала «37» и постоянным автором журнала «Часы», организатором религиозно-философского и литературного семинаров, возникших в общем пространстве этой новой культурной реальности, Кривулин был и вынужден, и готов расширить спектр своей культурной деятельности. Здесь начинается его путь литературного критика, эссеиста, автора статей, посвященных подсказанным временем и обстоятельствами темам, и следующим шагом становится появление вещей, которые можно рассматривать в прозаическом измерении. Хотя все это существовало как параллельная, хотя и пунктирная реальность поэтической жизни Кривулина, но сколько бы автор ни старался это скрыть, поэзия оставалась главной темой и героем повествования. Неизменно и постоянно проза взаимодействует с его стихами – не только тогда, когда это взаимодействие входит в замысел и основу текста, но иногда оно возникает путями какой-то тайной или даже бессознательной переклички.