Проза Чехова: проблемы интерпретации

Это, далее, «общие категории», бездумно прилагаемые героями к собственным индивидуальным жизненным ситуациям («Мы люди маленькие, а вы великий человек»; «...бог весть откуда, придет мысль, что она мала, ничтожна, мелка и недостойна такого великого человека, как Коврин»). Среди прочих общих категорий, узаконенных в общем мнении ярлыков и шаблонов, категория «необыкновенный», «великий человек» особенно часто интересовала Чехова в произведениях первой половины 90-х годов («Попрыгунья», «Володя Большой и Володя Маленький», «Рассказ неизвестного человека»).

Говоря о смысле «Черного монаха», недостаточно видеть конечную авторскую задачу лишь в указании на невольные и сознательные ошибки, которые приводят судьбы героев к трагической развязке. Незнанию героями «правды», их уклонениям от нормы противостоят, соседствуют с ними авторские указания на то, что имеет отношение к правильной постановке вопроса о настоящей правде, о норме. Уклоняясь от дидактизма, не делая ни одну из сторон представителем своих взглядов, Чехов находит чисто художественные средства навести читателя на мысль о норме, от которой уклоняется жизнь его героев.

200

Как уже не раз было в чеховских произведениях, это напоминания о красоте, которая окружает героев и которую они обычно не замечают. Через всю повесть проходит лирический мотив, связанный с прекрасным садом. Все действие первой половины «Черного монаха» - периода счастья героев - проходит в саду, и, умирая, Коврин зовет «большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, парк, сосны с мохнатыми корнями». И этот сад гибнет. И дело не в злой воле одного человека, Коврина. Создатель и хозяин сада Песоцкий, как не раз отмечалось¹⁷, ценил в саде его коммерческую сторону, все же остальное «презрительно обзывал пустяками». Не видеть, не ценить красоту, которая рядом,- это общий удел героев, о которых Чехов писал, начиная еще с «Ведьмы», «Агафьи», «Панихиды».

Весь рассказ окрашен также неуловимым мотивом гибнущей любви. С какой затаенной грустью звучит такое, казалось бы, прозаическое описание неудавшейся свадьбы: «Незаметно подошел Успенский пост, а за ним скоро и день свадьбы, которую, по настойчивому желанию Семена Егорыча, отпраздновали «с треском», то есть с бестолковой гульбой, продолжавшеюся двое суток. Съели и выпили тысячи на три, но от плохой наемной музыки, крикливых тостов и лакейской беготни, от шума и тесноты не поняли вкуса ни в дорогих винах, ни в удивительных закусках, выписанных из Москвы» (8, 247). Вот так же не замечал никто первого снега в «Припадке».

И указания на красоту, мимо которой проходят или которую губят его герои, и создание определенного на-

201

строения у читателя становятся в рассказе Чехова весьма действенным эстетическим средством выражения авторских представлений о должном, «о настоящей правде».

Интерпретаторы «Черного монаха» не раз отмечали, что «известные возможности различных толкований образа Коврина, оправдания и осуждения героя рассказа заложены в самом рассказе»¹⁸. Действительно, при желании в тексте рассказа можно отыскать доказательства и «оправдания» и «осуждения» как Коврина, так и Песоцких. Но, чтобы понять авторский замысел, вовсе не надо, становясь на сторону одного из героев, в одностороннем свете видеть другого и закрывать глаза на противоречащие этому моменты.

И не затемняет авторский замысел наличие разнородных черт в каждом из героев, а, наоборот, является предпосылкой его ясного и недвусмысленного выражения. Ибо чеховская концепция человеческих отношений состоит не в противопоставлении плохих хорошим, заблуждающихся - безгрешным, а именно в том, что живые люди, в силу естественно присущих им свойств и стремлений, приходят к ошибкам и трагическим развязкам. Чтобы показать, как люди могут совершать непоправимые ошибки, ломать жизнь себе и другим, Чехову не требовалось делать одних героев положительными, а других отрицательными, противопоставлять их личные достоинства и недостатки, отдавать кому-либо из них предпочтение.

Нет, для выполнения задач, которые он ставил перед собой, Чехову достаточно было показать своих героев людьми самопоглощенными, нацеленными каждый на реализацию своих представлений, своих «общих идей», убежденными в абсолютности своего «личного взгляда

202

на вещи». И в этом новизна конфликтности в чеховских произведениях. Особенно наглядно она проявится в дальнейшем в чеховских пьесах. Когда в начале 900-х годов Чехов советовал драматургам следующего поколения, Горькому и Найденову, «не противополагать» одних персонажей другим, он имел в виду не релятивность в характеристиках героев, не наделение всех персонажей одинаково «положительными» чертами в житейском смысле слова, а перенесение центра тяжести в драме с противопоставления героев друг другу на иные, всеохватывающие и равнораспределенные конфликты. С точки зрения Чехова, сводить основу драматургического конфликта к отрицательным или положительным качествам того или другого персонажа - это старо, это вчерашний день драматургии¹⁹.

2