Проза Чехова: проблемы интерпретации

но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я - посредственность, мне скучно жить. О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало?» (8,251).

А обвинения Тани обращены против Коврика: «Сейчас умер мой отец. Этим я обязана тебе, так как ты убил его. Наш сад погибает, в нем хозяйничают уже чужие, то есть происходит то самое, чего так боялся бедный отец. Этим я обязана тоже тебе. Я ненавижу тебя всею моею душой и желаю, чтобы ты скорее погиб. О, как я страдаю!» (8, 255).

Такие взаимообвинения самопоглощенных героев (а в рассказе явно противостояние двух разных жизненных концепций) - нередкое явление в чеховском мире. Интерпретации «Черного монаха» в большинстве своем исходят из намерения отыскать доказательства авторского сочувствия либо той, либо другой стороне, той или иной жизненной программе. Но неверен сам подход такого рода. Ибо Чехов подвергает аналитическому освещению сами эти точки зрения героев, не отдавая предпочтения никому из противостоящих в рассказе персонажей, уравнивая и Коврина и Песоцких одинаковой страдательной зависимостью от жизни, судьбы.

В чем действительные, по логике авторской мысли, а не по «логике» обвинений кого-либо из героев, причины, которые привели к «разрушениям»? Вновь в первую очередь это одинаковые, в равной степени с обеих сторон заблуждения, а не односторонний злой умысел или ошибки только одной стороны.

И вновь эти ошибки и заблуждения имеют гносеологический характер, они связаны с попытками понимания действительности, ориентации в ней. На первый план в «Черном монахе» выступает одно из этих всеобщих заблуждений (несмотря на индивидуальные, в известной

195

мере редкие сопутствующие обстоятельства, история Коврина и Песоцких обычна - так представляется Коврину в его размышлениях). Это заблуждение - неспособность каждого отдельного человека дать правильную (справедливую) оценку ситуации или другому человеку, особенно когда оценивающий сам вовлечен в эту ситуацию, в тесные взаимоотношения с оцениваемым.

Ситуация «казалось» - «оказалось» сыграла определяющую роль в истории героев «Черного монаха».

Еще в «Дуэли» (взаимоотношения Лаевского и Надежды Федоровны), в «Рассказе неизвестного человека» (увлечение Зинаиды Федоровны Орловым, а затем Неизвестным) Чехов исследовал любовные и семейные коллизии, возникающие вследствие того, что избранник оказывается не таким, каким он казался вначале.

Такова и своеобразная слепота Коврина в минуту решающего объяснения с Таней: «Она была ошеломлена, согнулась, съежилась и точно состарилась сразу на десять лет, а он находил ее прекрасной и громко выражал свой восторг: - Как она хороша!» (8, 244). В этом любовном объяснении, явившемся началом трагедии семьи Песоцких, Коврин не мог отдавать себе отчет в своих словах и действиях и руководить ими: как раз перед этим он во второй раз увидел черного монаха, и впервые привидение заговорило. Получив, как ему кажется, подтверждение своей гениальности и способности к великим делам на благо человечества, Коврин не сразу выходит из состояния экзальтации. В этот-то момент он встречает Таню, и, хотя кажется, что он говорит с ней о них двоих, на деле Коврин и думает и говорит лишь о себе.

Но ведь и Таня впоследствии, хотя и запоздало, сознается в подобной же ошибке со своей стороны: «Я приняла тебя за необыкновенного человека, за гения, я полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим.» (8, 259).

196

То, что Коврин казался Песоцким не тем, кого они увидели в нем впоследствии и слишком поздно, меньше всего результат какого-либо его стремления обмануть их, ввести в заблуждение насчет себя, равно как и какого-либо сознательного самообмана с их стороны.

Егор Семеныч именно потому, что сад для него - дело и смысл всей его жизни, не хочет, чтобы дело это попало потом в чужие руки. Он с деревенской прямотой говорит Коврину о своем желании иметь от него с Таней внука, будущего садовода. Однако жизнь сложилась так, что именно эта всепоглощенность стоила Песоцкому гибели его сада, и Коврин в минуту бессмысленной озлобленности говорит о «неблаговидной роли», которую сыграл Песоцкий в его с Таней романе.

Ошибка Тани столь же закономерно вытекает из самой сути характера этой героини. С первого взгляда кажется, что Песоцкий вырастил дочь так же успешно, как какой-нибудь новый сорт своих яблонь. Но в разговоре с Ковриным о саде Таня признается: «Конечно, это хорошо, полезно, но иногда хочется еще чего-нибудь для разнообразия». Если бы услышал эти слова Егор Семеныч, он вряд ли понял бы, чего еще нужно его дочери, так же как он ничего не понимает в нервозности Коврина.