Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

Помимо обобщений-отрицаний и обобщений-утверждений относительно «поисков за правдой», «жажды правды», в чеховских произведениях всегда присутствует еще один конструктивный элемент, еще одна разновидность обобщений. Речь идет о тех критериях, масштабах, точках отсчета, по отношению к которым измеряются, с которыми соотносятся идеи, теории, представления, установившиеся мнения и формы жизненного поведения и которые утверждаются автором как непременное условие «правильной постановки вопросов». В каждом чеховском произведении есть эти указания на факторы, которые должны приниматься в расчет для того, чтобы постановка вопроса о «настоящей правде» была правильной. «Настоящая правда» - это не решение какой-либо специальной проблемы. Определение ее не дается и даже не предполагается дать. Но в каждый рассказ, повесть, пьесу Чеховым введены критерии, которым должна удовлетворять эта неизвестная и искомая правда.

Эти свои, неповторимые критерии «правды» - понятия общего для русского реализма - окончательно определились в произведениях Чехова 90-х годов.

210

В первую очередь это требование полноты, максимального учета всех обстоятельств, «осложнений», связанных с тем или иным явлением, событием, проблемой. Правда в мире Чехова прежде всего синоним сложности. И чаще всего герой Чехова не знает всей правды.

«Зачем маленькому перед смертью мучиться?» ... «Всего знать нельзя, зачем да как. Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способно; так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтобы прожить, столько и знает» (10, 175). Так отвечает горюющей Липе старик «из Фирсанова», и это редчайший у Чехова случай, когда герой принимает незнание «всей» правды спокойно, как неизбежный удел человека.

Гораздо чаще чеховские герои либо мучаются оттого, что знают «не всё», либо выдают своп «половину» или «четверть» правды за всю правду. Автор же, наделяя своих героев подобными качествами, стремится воссоздать картину мира каждый раз в ее пестроте, сложности и разнообразии.

Так, неотъемлемой составной частью правды во всей полноте для Чехова всегда была красота. Красота, которую люди чаще всего не замечают, присутствует даже в самых трагических произведениях писателя. Образ «суровой и прекрасной родины» - суровой и прекрасной в одно и то же время - встает со страниц чеховских произведений, и это была новая для русской литературы степень сложности в охвате действительности.

Но «не знать настоящей правды» далеко не то же самое, что «не знать всей правды». Понятие «настоящей правды» должно в чеховском мире с непреложностью соответствовать и иным, помимо требования полноты, критериям.

Требование общезначимости - еще один критерий «настоящей правды». Ему-то нередко и не удовлет-

211

воряют претензии героев на обладание истиной. Если самая горячая и симпатичная исповедь оставляет равнодушными окружающих («Без заглавия», «Припадок», «Рассказ старшего садовника»), если уроки одной судьбы неприложимы к десяткам других судеб, то утверждаемая героем «правда» выглядит не более чем «личный взгляд на вещи». В тех же случаях, когда речь идет о распространенном, общем мнении-заблуждении, средством обнаружить его ложность служит метод индивидуализации каждого отдельного случая.

Наконец, правда для Чехова неотделима от справедливости. Назначение художественной литературы, как известно, «правда безусловная и честная» (П 2, 11). Критерии полноты и общезначимости соответствуют «правде безусловной». Но для «честной правды» мало признаков, которым удовлетворяет истина в логическом или философском смысле. Правда есть истина, выступающая обязательно в моральной окраске. Для Чехова-человека и Чехова-писателя - об этом он постоянно говорит в своих письмах и в художественном творчестве - наивысшим моральным критерием была справедливость, которая «для объективного писателя нужнее воздуха» (П 4, 273).

Вот эти-то критерии «настоящей правды», всегда недвусмысленно и художественно ясно, всем строем произведения выражаемые, и были еще одной разновидностью чеховских обобщений, тем словом, с которым он шел к читателю, его посланием и проповедью, выражением его «представления жизни».

Как видим, чеховские обобщения выступают то в негативной форме («никто не знает настоящей правды»), то как констатация (неизбежность, неотъемлемость от человеческой природы попыток найти правду), то в форме утверждающей (указания на критерии, необходимые условия настоящей правды). И ни в одном случае эти обобщения не могут быть выражены ни одним из героев;

212

мнения, поступки, позиция любого героя выступают как частные случаи более общих явлений, рассматриваются с точки зрения более высокой, выступают как материал всеобъемлющего авторского анализа.

Важна и еще одна особенность авторских обобщений в художественном мире Чехова. Они неразрывно связаны между собой и одновременно присутствуют в каждом отдельном чеховском произведении.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука