Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Однако, несмотря на явные отсылки к тексту «Шинели», Бунин стремится увидеть не только абсурдное и мертвое, но и очеловечить своего героя. Пронзительные слова «Я брат твой» не могут быть произнесены в мире Гоголя, молодой чиновник, испытывающий муки совести, так и не решается ни на какое общение с унижаемым и ничтожным Башмачкиным. В «Архивном деле», несмотря на то, что «молодых сослуживцев все потешало в нем [Фисуне]», один из них становится даже его своеобразным биографом, сохраняя историю жизни маленького чиновника в архиве, в памяти, тем самым придает некую значимость даже самой малой, но все же жизни. Фисун включен в человеческую реальность (у него есть семья, он общается со своим подчиненным), соприкасаясь с другой реальностью, он разрушает свой мир. Правда, лестница, по которой он поднимается, приводит его лишь в отхожее место, но своей смертью он обнаруживает смысл своего существования, который, может быть, заключен в сохранении «малого», но органично устроенного мира человека, исполняющего свою роль и понимающего свое назначение: «А ежели справка какая понадобится?» Неосознанность существования Башмачкина подчеркивается Гоголем даже в отсутствии речи: «Нужно знать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частями, которые не имеют никакого значения» (6, 116). У Гоголя человек все время возвращается в бессмысленный и мертвый мир, даже после столкновения с другой реальностью: «Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не слышал ни рук, ни ног». Потому, вероятно, Фисун «отдал Богу душу», а «бедный Акакий Акакиевич испустил дух» и стал «мертвецом в виде чиновника».

Между тем «громадные солдатские сапоги» отсылают читателя не только к Башмачкину, но и к страданиям Макара Девушкина, в мире которого именно сапоги становятся лейтмотивной и многозначной деталью. Критикуя гоголевскую «Шинель» и вместе с тем признавая верность некоторых описаний, он пишет именно о сапогах: «Конечно, правда, иногда сошьешь себе что-нибудь новое – радуешься, не спишь, а радуешься, сапоги новые, например»[400]. И дальше: «Что мне за это шинель кто-нибудь из читателей сделает, что ли? Сапоги, что ли, новые купит?» (1, 101); «Что-де вот у такого чиновника, из сапога голые пальцы торчат» (1, 109); «Сапоги в таком случае, маточка, душечка вы моя, нужны мне для поддержки чести и доброго имени; в дырявых же сапогах и то и другое пропало» (1, 119); «Да и сапоги тоже вздор! И мудрецы греческие без сапог хаживали, так чего же нашему-то брату с таким недостойным предметом нянчиться?» (1, 123); «Ходил я покупать сапоги и купил удивительные сапоги» (143). В «Архивном деле» сапоги – неотъемлемый атрибут облика и образа жизни Фисуна: «шаркал своими расчищенными сапогами» (4, 289); «в болотных сапогах, уже поспешает» (4, 290); жена, «преданная ему старушка», «до седьмого пота начищает каждое утро его сапоги на пороге своей хаты» (4, 291) и т. п. Эта деталь намеренно акцентирована, ведь именно особые сапоги Фисуна придают ему резкую характерность, контрастируя с его тщедушным телосложением: «громадные солдатские сапоги, в прямые и широкие голенища которых выше колен уходили его тонкие, на ходу качавшиеся ножки» (4, 288); «толстые морщины на сапогах» (4, 288).