Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

«Рассказ о жалости и о жестокости» написан в форме монолога от третьего лица, в который включены припоминаемые диалоги. Оттер занимается самоанализом и разговаривает сам с собой; это не исповедь, поскольку у его слов нет адресата. Оттер, изолированный от читателя или любого другого собеседника, способен на беспощадную честность. Эта нарративная изоляция схожа с его тяжелым положением в блокаду, когда он мечтает вырваться в мир социальных взаимоотношений – мир за стенами своего жилища. В этом тексте, в отличие от опубликованных повествований Гинзбург, нет ни философской преамбулы, ни автономного автора-повествователя, который представил бы главного героя читателю как пример из жизни. В определенном смысле Оттер и не нуждается в представлении – это общий герой написанных начерно длинных повествований Гинзбург 1930–1940‐х годов, в том числе ранних версий того текста, который позднее превратился в «Записки блокадного человека»[959]. И все же Гинзбург обособляет каждого из этих Оттеров от остальных: в том, что касается блокады, жизненные коллизии Оттера в «Рассказе…» противоречат коллизиям, описанным в «Дне Оттера».

Устанавливая виновника трагедии, Оттер клянет «дурной» характер тетки, который до некоторой степени предопределял поведение самого Оттера и провоцировал у него аберрации при оценке ситуаций. Оттер утверждает, что упрямство и мощная «жизненная сила» тетки закрывали ему глаза на тот факт, что ее здоровье пошатнулось, подзуживали оказывать привычное сопротивление. Поскольку она ко всему относилась как к «игровой фикции», он стал неосторожен при выборе слов. В «Рассказе о жалости и о жестокости» сильно поставлен философский вопрос, чрезвычайно волновавший Гинзбург: способен ли человек остаться верным «себе», когда рядом нет посторонних – свидетелей происходящего, а сам этот человек нисколько не верит в «абсолютную ценность единичной души»?[960] Способен ли изображенный в образе Оттера интеллектуал ХХ века, русский интеллигент, обходиться с родственниками гуманно, если не чувствует сильной любви к ним и не обладает непоколебимым чувством долга?[961] Способен ли он (как после войны сформулировала этот вопрос Гинзбург) «выжить и ‹…› прожить, не потеряв образа человеческого»?[962]

Ленинградская блокада, а в особенности совместная жизнь Оттера с теткой, становится самым тяжелым испытательным полигоном для моральной философии Гинзбург, основанной на тезисе, что «имманентный» человек (не верящий ни в постулаты какой-либо религии, ни в иной абсолютный принцип) может избежать эгоизма только благодаря любви и творчеству. Эти состояния или виды деятельности позволяют человеку сделаться другим, выйти из себя и поступиться эгоистичными потребностями[963]. Оттер стремится вести нравственную жизнь, а это означает, что он должен жить осознанно, прилагая к своим мыслям и делам критерии порядочности и объединяя эти мысли и дела в некую стабильную идентичность. Будучи писателем, чей талант не реализовался (об Оттере сообщается, что он пишет «о становлении и крахе индивидуалистического сознания»), он должен попробовать даровать другим средствами искусства что-то, присущее его натуре, какие-то свои мысли. Чтобы в разгар блокады вернуться к писательскому труду, Оттеру необходимо экономить драгоценные силы и время, подчинять свою деятельность жесткому распорядку. Тетка, живое воплощение хаоса, гедонизма и «асоциальности» (под последним из этих слов Гинзбург подразумевает себялюбие тетки, хотя та – общительная светская дама)[964], – заклятый враг Оттера, но все же она служит весомым доказательством его ценности для общества, обеспечивая ему вполне конкретный «выход из себя». Оттер кормит тетку, но не может найти в себе силы для доброго отношения к ней. Его раздражение прямо связано с его «рабочим эгоизмом», порождаемым (по иронии судьбы) желанием внести вклад в общественное благо в расширенном смысле[965]. На одной чаше весов – жизнь тетки, на другой – жизнь и «жестокое творчество» Оттера[966].

Обстоятельства жизни Гинзбург указывают на прямые параллели с этим рассказом. Ситуация, описанная в «Рассказе о жалости и о жестокости», в общих чертах такова: тетке семьдесят пять лет, у нее есть два племянника – старший племянник – «В.» и Оттер; она также является бабушкой и прабабушкой. Этот, последний факт – возможно, проговорка автора, поскольку не упомянуто, что у тетки есть дети (следовательно, она лишь двоюродная бабушка)[967]. Тетка – избалованная дама из старорежимной буржуазии, ее семья когда-то разорилась. В., характеризуемый как «человек устной речи», живет где-то за пределами кольца блокады и иногда присылает деньги. Оттер с гордостью ощущает, что несет полную ответственность за жизнь тетки. Но его раздражают ее «легкомысленность», импульсивность и нежелание считаться с другими.