Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Гинзбург была крайне сдержанной во всем, что касалось ее частной жизни, но яркая, непринужденная «семейная хроника», написанная ее племянницей Натальей Викторовной Соколовой и переданная на хранение в один из московских архивов, помогает заполнить пробелы[968]. Мать Лидии Гинзбург, Раиса Давидовна (при рождении носившая имя Рахиль Гольденберг), умерла от голода в Ленинграде в ноябре 1942 года[969]. Она родилась в 1867 году (то есть в 1942‐м ей было семьдесят пять лет) и выросла в относительно состоятельной семье еврея-коммерсанта, разорение которой примерно совпало по времени с бракосочетанием Раисы и Якова Моисеевича Гинзбурга. Раиса никогда в жизни не работала, ее содержал муж (умерший в декабре 1909 года), позднее – его брат Марк Моисеевич (умерший в 1934 году), а затем – двое ее детей, Виктор и Лидия[970]. Наталья Соколова указывает, что коронной чертой ее бабушки была «легкость» характера: «Главное в бабушке Раюшке – она была легкая. Бабушка-бабочка. Бабушка-мотылек». Она также отмечает, что Рая (как ее уменьшительно называли) и ее дочь Люся (как называли Лидию Яковлевну ее родственники и близкие друзья) были крайне непохожи по характеру[971]. Брат Лидии Гинзбург, весьма успешный драматург Виктор Типот, примерно в 1922 году переехал из Одессы в Москву, в начале войны у него были дочь (Наталья Викторовна) и два внука[972]. Судя по письмам, иногда он по просьбе сестры присылал деньги на содержание матери. В основном заботы о матери лежали на Лидии Яковлевне: с начала 1930‐х годов вплоть до своей кончины Раиса Гинзбург жила вместе с ней в коммунальной квартире в доме 24 на канале Грибоедова.

Это лишь самые существенные соответствия рассказу в биографии Гинзбург[973]. Автобиографический аспект гармонирует с документальной эстетикой Гинзбург. Невозможно выяснить, какие аспекты фабулы рассказа, помимо замены взаимоотношений «мать – дочь» на взаимоотношения «тетка – племянник», были намеренно фикционализированы автором. Но было бы поучительно рассмотреть слова Гинзбург о другом рассказе, где поднята тема раскаяния, – «Заблуждение воли», основанном на обстоятельствах смерти Марка Гинзбурга[974]. Когда этот рассказ был опубликован, Наталья Соколова опознала в герое его прототип и написала тете, попросив подтвердить или опровергнуть догадку. Лидия Яковлевна ответила: «В „Заблуждении“ действительно присутствует дядя Марк. Кроме тебя, нет уже, вероятно, никого, кто мог бы об этом догадаться. Но, конечно, там многое трансформировано и домыслено»[975]. В 1980‐е годы читатели и друзья Гинзбург настолько мало знали о ее частной жизни 1930‐х годов, что для маскировки отсылок к биографии не требовалось прибегать к тщательной фикционализации. Расплывчатое выражение Гинзбург (Марк «действительно присутствует» в тексте) оставляет большой простор для писательских вольностей. По-видимому, важно, что Гинзбург употребила именно слово «домыслено», ведь она признавалась в отвращении к «выдумкам»: вероятно, она фикционализировала эту историю посредством умолчаний и отбора элементов, а не добавления целиком вымышленных персонажей или ситуаций[976].