Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни

Потом мы неторопливо проехали по краю огромного оврага, заросшего кустами и деревьями, и тут я услыхал историю, которая такой дурацкой радостью меня наполнила, что более я ничего смотреть не захотел. А благодетель Рома Гозман мне еще и книжку подарил, где вся история описана.

Этот Раздерихинский овраг был некогда надежной защитой древней Вятки. На краю его стояла крепостная стена, с которой горожане лили горячую смолу на головы нападавших и поражали их стрелами из луков. А в пятнадцатом веке приключилась горестная история.

Еще была Вятка вольным городом, еще не прибрала ее Москва под свою широкую руку, правили городом воевода и три атамана. Жили горожане пушным промыслом, ремеслами и торговлей. И разнесся слух однажды, что идут на Вятку татары. Быстро собрались вятичи на площади, обсудили свои силы и решили, что сами не справятся, надо просить помощи. Ближе всех был Великий Устюг, туда гонцов и послали. А спустя неделю донесли сторожевые, что к городу приближается чья-то рать. И хоть не ночью дело было, но стояла тьма кромешная, как и положено в хорошем эпосе. Когда втянулось это войско в Раздерихинский овраг и к стене подступило, горожане принялись за дело: полилась горячая смола и стрелы полетели. С криком бросились врассыпную незадачливые воины, и вятские смельчаки кинулись их преследовать. Завязалась нешуточная битва, полилась кровь с обеих сторон, пал в бою отважный воевода. Не сразу распознали вятичи, что дерутся не с татарами они, а с подоспевшей к ним дружиной из Великого Устюга. Но четыре сотни уже пали в этой битве. Учинили по ним пышные поминки (с той поры, возможно, и пошла присказка – «своя своих не познаша и побиваша»), и часовню порешили тут поставить в память столь оплошно убиенных.

А татары так и не пришли.

Поминки совершались каждый год, на них устраивали состязания стрелков из лука и борцов и пили изобильно, постепенно этот день стал из поминального – праздничным.

Но что ж тогда произошло? Как можно было спутать устюжан с татарами, которые от века налетали конницей? Ответ на этот заковыристый вопрос совсем недавно дал один местный писатель в своей книге сказов о когда-то вольной Вятке.

Незадолго до той трагедии явился в город Вятку очень неказистый человек. Был заметно кривоног он и слегка горбат, кудрявились из-под нелепой шапки волосы и круто опускался длинный нос к рыжей бороденке. В кафтане был каком-то странном, глаза нехорошие, и пухлые слюнявые губы. А звали его – Ицка, сын Соломона.

Вздрогнули, читатель? Лично я был рад безмерно: очень люблю узнавать про разные злодейства нашего народа, где к тому же и нечистой силой пахнет.

Ибо Ицка Соломонович был тайным колдуном. Он быстро умертвил невинную старуху Феклинью, которая лечила весь город целебными травами, и даже не пощадил ее любимого гуся. Все это, чтобы занять ее избу, удобно расположенную на отшибе. После он обвинил в воровстве и нерадивости местного сборщика налогов и сам стал мытарем, затеяв непомерные поборы. Атамана Аникея он споил хмельной медовухой и очаровал настолько, что тот шагу от него не отходил и подтверждал своим авторитетом все, что Ицка говорил. Когда гадали жители, чье войско подходит к городу, безвольный Аникей за Ицкой вслед стал убеждать сограждан, что это непременно татары, а коней они недалеко в лесу оставили, чтобы сподручней было штурмовать стены. Сами устюжане после вспомнили, что потому они на штурм пошли, что встретился им маленький горбатый человек, который сообщил, что татары уже взяли Вятку, празднуют победу и бесчинствуют и самая пора сейчас на них напасть внезапно.

Но для чего же это учинил зловредный Ицка Соломонович? От нестерпимой страсти зло творить или какой-то у него другой был умысел?

Конечно, был, и вятичи это довольно быстро обнаружили. Когда пошли они на поле боя, чтобы павших с почестями похоронить, то ходили там по полю Ицка с Аникеем, и обшаривал атаман карманы покойников, а Ицка складывал добычу в кошелек. И конечно, кинулись на них разъяренные воины, да только вместо Ицки Соломоновича объявился им огромный вепрь, с диким хрюканьем и криком унесшийся в лесную чащу.

Такая вот история случилась пять веков тому назад в той самой Вятке, где сегодня я был должен выступать со своими стишками. Где мы только не оказывались и во что только не встревали, – развеселившись, подумал я.

На концерте было хорошо: и народу было много, и смешливого, по счастью. И получил я среди множества записок три очень хорошие.

Первая такая: «Игорь Миронович! У меня папа – еврей, а мама – русская. Утром хочется в Израиль, а вечером – водки. Что делать?»

Вторая – доверительная: «Дорогой Игорь Миронович, я готовлюсь стать матерью. Посоветуйте, как научить ребенка вовремя и к месту пользоваться ненормативной лексикой».

А третью написал интеллигент, разгневанный моими вольными стишками: «Таких евреев, как Вы, не было, нет и не надо!»