Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни

Самуил Форшайт («Вы легко запомните мою фамилию – вы ведь читали “Сагу о Форсайтах”?») был главным инженером какого-то строительного треста. (Или не главным, но строительного.) И однажды вызвал его начальник треста, объявив, что срочно, за девять месяцев всего, ему, Форшайту, надлежит устроить реконструкцию Театра оперы (возможно, оперетты – с памятью неважно у меня, а разговор наш протекал в антракте). Это был конец семидесятых, и спорить о сроках не приходилось.

– Но где я возьму белый и черный мрамор? – в ужасе спросил Форшайт, зная, как никто, о дефиците всяких и любых материалов.

– Самуил, ты достанешь, – успокоил его начальник.

И действительно, белый мрамор опытный Самуил достал довольно быстро, а вот с черным была полная беда. Инженер-добытчик даже смотался куда-то за тридевять земель к приятелю, который был по этой части. Тот угостил его отличной выпивкой с закуской, но бессильно развел руками в ответ на просьбу о черном мраморе. И Форшайт ни с чем вернулся в Одессу.

Сроки поджимали неуклонно. А вдобавок приключилась новая беда: в город приехал из самой Москвы какой-то генерал госбезопасности, который дико возмутился, что на здании, известном всей Одессе, нет большой и гордой доски с обозначением его родного достославного учреждения.

И некий крупный местный чекист явился в трест, потребовав немедленно (немедленно!) установить такую доску. Разумеется – из черного мрамора. Начальник треста, побледнев изрядно, вызвал своего главного инженера, и Форшайт опять бессмысленно спросил, где он возьмет черный мрамор.

– Ты найдешь! – грозно ободрил его крупный чекист.

Положение становилось критическим, поскольку срок был – до отбытия генерала. Кто-то надоумил Форшайта сходить на склад, где грудами хранились могильные плиты и стелы с недавно разоренного старинного еврейского кладбища (варварское это хамство и надругательство совершено было в Одессе в семьдесят шестом, по-моему, году, теперь там хилая березовая роща).

И тут же вся проблема разрешилась.

– Возьми могильную плиту, – великодушно объяснил начальник склада, – распили ее на тонкие пластины, вот и вся поебень.

Надгробная плита из отменного черного мрамора нашлась немедленно, а так как поручение чекиста было главным, то первая же полоса – с лицевой стороны плиты – стала висеть на этом зловещем здании. Было аккуратно выбито на ней высокое название конторы, а на изнанке, тесно к зданию прижавшись, значилась шестиконечная звезда. А мне-то, пока я слушал эту забавную историю, печальная мыслишка в голову пришла: ведь там еще остались имя и фамилия того еврея-бедолаги, что посмертно стал привинчен-приколочен к подлому и страшному учреждению.

Большое удовольствие получил я от поездки в село Триполье (километров пятьдесят от Киева). Потому что было очень интересно.

Здесь случилась некогда кровавая история, типичная для Гражданской войны. Некий Данило Зеленый был в ту пору атаманом небольшого войска (кто армией его называл, кто – бандой), которое ожесточенно сражалось то с немцами, то с большевиками. Атаман Зеленый был фанатом вольной хлеборобной Украины и ни с кем из других атаманов того времени общего языка не находил.

Зеленый – это была его кличка, он ее себе взял в память о погибшем друге, но так совпало это с его острой жаждой воли для зеленой Украины, что название «зеленые» пристало постепенно и к другим то ли мелким армиям, то ли крупным бандам, которым не было тогда числа.

То удачными, то менее были у него сражения и битвы, только летом девятнадцатого оказался он под Киевом и остановился в селе Триполье, где когда-то и родился. Отправился громить его отряд Красной армии – тысячи полторы бойцов. А к ним, горя одушевлением, примкнули сто комсомольцев (прямо со съезда этой молодой организации). В абсолютном большинстве своем – юнцы евреи, миф о царстве общей справедливости кружил им головы до умопомрачения. Руководил ими некий Михаил Ратманский, фанатик не слабей Зеленого. В селе Триполье было тихо, банда вроде отступила. Но вернулась она ночью. Бой был ожесточенным и недолгим – весь отряд разбит был наголову, многие попали в плен. Спаслись в Днепре единицы. А пленных позже перебили.

О жестокости то белых, то красных написано достаточно, в том числе – очевидцами. Страшной была смерть пленных комсомольцев, их истязали с особым усердием. А в конце ноября разбили банду Зеленого, сам он погиб в бою, имя его затмилось именами Петлюры, Махно, Григорьева и на время подзабылось.

В память о погибших комсомольцах был в селе воздвигнут обелиск, чуть позже – и музей открыт. В совсем недавние времена пробуждения национального сознания музей закрыли, а обелиск изрядно покалечили. В частности – выломали большую бронзовую доску, где писалось о геройской гибели этих безусых мальчишек. И тут же соорудили рядом памятник Даниилу Ильичу Терпило, то есть атаману Зеленому.