проза. жизни

Кроме работы у Яши был муж Гарик. Хакер и балагур. Очкастый. Не толстый. С Яшей они всегда ладили. И когда одна половина уходила в загул, вторая оставалась в доме за хозяина: выгуливала таксу с норным именем Нюся, отвечала на телефонные звонки и забирала из прачечной проштампованные наволочки.

А еще Яша мечтала быть балериной. Такой, как Галина Уланова или Марго Фонтейн. Яше снилось, что она танцует в Гранд Опера с Нуриевым, нечаянно наступает ему на ногу, а он — ничего. Только улыбнется криво и смолчит. Наяву же балерины из Яши не получилось. А получилась телезвезда. В интернете висело уже с десяток страниц, посвященных Яше. Поклонники присылали на студию плюшевых медведей, а поклонницы приглашали в специфические клубы: Яша была коротко стрижена и все «предполагали…» Нет. Не то, чтоб Яша не могла похудеть. Может быть, конечно, и могла, но только никогда не пробовала. Яша очень боялась, что, похудев, сумеет стать балериной, а это по отношению к  Яшиной мечте было уже предательством. Если б Яша превратилась в балерину, Руди Нуриев фыркнул бы по-татарски: «Кутак!» и закапризничал у края сцены.

Яша собирала фотоальбомы и фильмы про балет. И театральные билетики складывала в пухлый синий кляссер с золотым тиснением на обложке. Дома у Яши был рабочий кабинет с компьютером, S-VHS магнитофоном, телеком и балетным станком. Это делало Яшу немного балериной. Всего на чуть-чуть. Несерьезно. Иногда Яша становилась у станка, приседала на плие и тянула мышцы в сладком батмане. Иногда сидела за компьютером и представляла себя Матильдой Кшесинской, запросто болтающей в зимнем саду с нежным императором. Яша даже принимала особую позу, закидывала ногу на ногу. Да! у Яши на антресолях пылилась белая балетная пачка — подарок от круглых артисток FatShowBallet. Пачка была нестандартного 52-го размера и делала Яшу похожей на обгрызенный стеснительный воланчик. Яша записала в пачке один сюжет и закинула ее подальше. Чтоб не святотатствовать.

О Яшиных балетных драгоценностях почти никто не знал. Просто в голову не приходило, что грузная Яша может быть балетоманкой. Но иногда, в случайном фойе случайного театра случайный собеседник небрежно ронял: «Видел Вишневу. Прелесть. Прелесть…» Тогда Яшины щеки вдруг покрывались розовыми пятнышками, она отчетливо прощалась и уходила. Может быть, это было особой ревностью, возникающей, например, тогда, когда училку, в которую ты влюблена, встречает после работы старший сын. Хочется прийти домой, нажраться секонала и фиктивно умереть.

Но Яше секонал был категорически противопоказан. Яша была беременна. Подруги дарили чепчики и ползунки. В прихожей валялись упругие упаковки памперсов, которые Яша теперь рекламировала. Нашелся даже крестный отец от шоу-бизнеса, но тут Яшу глодали сомнения и призраки Марио Пьюзо. Правда, врачи не рекомендовали рожать. Но Яше очень хотелось. Она купила просторную колыбельку и решила, что если родится девочка, то назовет ее Анной, а если мальчик — то Вацлавом. Гарик не возражал. Родилась девочка. Здоровая. Три пятьсот. Пятьдесят пять. А Яша не выдержала и умерла. Врачи сказали: «Мы же предупреждали» и покачали колпаками. Гарик помнил, что нужно назвать девочку в честь какой-то балерины. Но какой именно — забыл. Девочку назвали Ульяной. Не думаю, чтоб это как-то отразилось на ее будущем.

К 8 Марта

— Дззззинь! — провизжал звонок — Дзинь! Дзинь! С той стороны двери послышались крадущиеся шаги, потом скважина глазка на миг потемнела, и снова все остановилось. За дверью тихо выдохнули и отошли. Правильнее сказать, «выдохнула» и «отошла». Это моя мама замерла, ожидая, когда я уйду.

Глупый и унизительный трюк, ведь я знаю, что она там. И отец, наверное, тоже дома. Сидит, уткнувшись носом в компьютер. Мне кажется, что он не прочь повидаться со мной, но мама решила — нет. Значит — нет. Года два назад, до того, как я познакомилась с Н., родители иногда приглашали меня к себе: на день рождения или годовщину свадьбы. Мама готовила ужин, отец надевал галстук. Приходили бабушки, гости. Все садились за стол. Шумели тостами. Было бы, в общем то, сносно, но на третьей рюмке мама начинала плакать и при всех просить меня «образумиться, не позорить их». Потом успокаивалась, опрокидывала стопку «за будущего жениха» и, совсем уже хмельно-весело требовала: «Хоть под первого встречного! Хочу стать бабушкой! Слышишь, доча?!…» Я тихо выбиралась из-за стола и уходила. До следующего дня рождения или годовщины свадьбы.

Нет. Не то, чтоб я вовсе не появлялась в их жизни без повода: звонила раз-два в неделю, покупала маме лекарства, приглашала их к себе, но они все не могли собраться. Наверное, боялись, что у меня вместо дома притон с кучей народа и голыми девками по стенам. А может быть, им просто нехотелось смешивать две разные жизни. Ту, что до сих пор обитает в старой квартире, с маленькой большеглазой мной, уроками фоно трижды в неделю, бронхиальными хрипами, семейными пикниками. И ту, которая родилась и выросла во мне, только во мне.