— Я неудавшийся прозаик, — не единожды сокрушался он. — Не успел я к прозе как следует перейти. А надо было успеть! Да, не успел. Потому-то и вернулся к стихам.
Мои возражения о том, что он великолепно удавшийся поэт, Корнилов слушал вполуха, терпеливо давал высказаться, но потом опять возвращался к сходным мыслям.После публикации моих новых рассказов в «Дружбе народов» в середине 2000 года он позвонил и впервые, не останавливаясь на недостатках и достоинствах прозы, сказал:— Я не спал всю ночь. Неужели то, что вы написали про эту маленькую девочку, — кажется, ее зовут Гашка — правда? Скажите, вы этот сюжет выдумали?
Уже предчувствуя, что правду ему будет выслушать тяжело, я, чуть поколебавшись, сказал, как оно и было. Сказал, что видел похожую девочку сам и что история ее мной лишь упорядочена, детализирована и увязана с конкретным местом действия.Он долго молчал (я даже подумал, не отключился ли телефон), потом сказал:— Я предчувствовал, что все наши перемены этим и закончатся. Я об этой девочке и о всех наших перетрясках и реформах всю ночь думал. Мне трудно это совместить. Такой рассказ — это же атомная бомба. Не сгущайте больше до такой темноты!..