Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Эта автономия и наличие подразумеваемого общепринятого стандарта «мастерства» в той или иной профессии заложены во многих царских указаниях, где конкретные действия, которые необходимо предпринять, прямо оставляются на усмотрение самих адресатов этих указов. Здесь могут встречаться, например, указания учить «сколько возможно», «по возможности», и т. д. Петровский регламент Главного магистрата, созданного в 1720 году для управления городами по всей империи, включает специальную главу о школах (глава XXI), в которой подчеркивается важность школ, описываемых как «дело <…> зело нужное для обучения народного», «нужное и благоугодное дело», а также упоминаются более ранние усилия царя в этой области. Однако конкретные шаги, которые следует предпринять в отношении школ, не уточняются: Магистрату лишь предписано «учреждения того не пренебрегать, но по должности всякое к тому вспоможение чинить». В параграфе о содержании «малых школ», в которых преподаются только грамота и арифметика, регламент становится еще лаконичнее, предписывая лишь «о том во всех городех магистратом самим иметь старание»146. Должность якорного и парусного мастеров в Адмиралтействе предписывала «учеников данных ему <…> со всяким прилежанием учить, не скрывая ничего», даже не пытаясь описать содержание учения147. В этом смысле подобные петровские распоряжения напоминают нормы московских еще договоров с иноземными мастерами, также предусматривавших обязательство «учить прилежно», «стараться» и «не скрывать» от своих русских учеников никаких секретов ремесла – без уточнения при этом, как оценить степень этого «старания» и о каких именно навыках идет речь.

Действительно, у Петра, видимо, просто не было необходимого концептуального аппарата для того, чтобы сформулировать видение «регулярной», регламентированной школы и конвертировать свой энтузиазм по поводу учения в детальные практические указания148. Можно, конечно, подумать, что мы пытаемся ретроспективно оценивать высказывания царя по нашим современным стандартам бюрократической четкости, но это не так: недостаточную конкретность его указаний в отношении школ отмечали и современники. Возьмем, к примеру, Андрея Александровича Беляева, опытного приказного дельца, сотрудника известного «прибыльщика» А. А. Курбатова, приятеля Леонтия Магницкого, а в конце 1700-х – первой половине 1710-х куратора Навигацкой школы (см. об этом в следующей главе). Получив в феврале 1714 года знаменитый петровский указ о создании цифирных школ в провинциях, Беляев жалуется своему начальнику, адмиралу Апраксину: «…видится оный указ мрачен и без многих обстоятельств, которым всячески быть потребно». «Ежели повелишь [выполнять его], то должен прислать разделы, без коих тому делу не толику умножену, но и основану быть не можно, – заявляет Беляев и перечисляет вполне конкретные пункты, без которых он не сможет воплотить в жизнь царское указание. – …откуда нам требовать ведение по скольку человек учеников в учителя в губернию и к кому отсылать»149. Это не единственный пример. Сходным образом, на полях хранящегося среди бумаг Апраксина петровского указания об обучении ста штурманских учеников, датированного 1720 годом, неизвестный адмиралтейский чиновник бесстрастно отметил: «…чему их обучать и как в том учении содержать, о том точного определения не учинено»150.

МИССИОНЕРЫ И ПРОЖЕКТЕРЫ

Учитывая представления Петра о преподавании и учении, неудивительно, что школы, возникавшие в России в его царствование, как правило, и представляли собой как раз традиционные, неформальные мастерские во главе с автономным «мастером»-учителем151. Подобная модель сохранялась и в тех случаях, когда речь шла о новых, непривычных предметах: именно так, например, была устроена первая «школа» навигации в России. В январе 1698 года, пока Петр путешествовал по Западной Европе с Великим посольством, в Москву прибыли два выходца из югославянских областей, Матвей Меланкович и Иван Кучица, представившиеся опытными венецианскими мореходами и предложившие свои услуги в качестве учителей навигации. Их инициатива пришлась ко двору: было велено «выбрать из московских чинов десять человек добрых и человечных и грамоте умеющих», которых приезжие «мастера» и принялись обучать на новопостроенной верфи под Азовом. Никаких попыток как-то регламентировать это учение, за исключением утверждения перечня преподаваемых предметов, мы в документах не видим. На традиционное, «ремесленное» понимание преподавания указывает и то обстоятельство, что поначалу московские власти предложили платить учителям фиксированную сумму за каждого ученика, который успешно окончит обучение (хотя содержание и продолжительность обучения при этом, повторимся, никак не оговаривались). Насколько мы можем судить, преподавание продолжалось лишь в течение одного лета152.