Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

В 1691–1692 годах Кревет значится переводчиком в свите царя, и в последующие годы между ними продолжается переписка; англичанин по-прежнему поставляет царю разные заграничные предметы208. Петр называет его «раком» – очевидно, какое-то приятельское прозвище, отзвук их прошлых попоек (возможно, основанное на игре слов Кревет –> креветка –> рак?); Кревет в ответ напоминает царю о «нашей компании»209. В 1692 году переводчик решил обратить личные отношения с царем в деловое предприятие: взялся «своим коштом» завести пильную мельницу по европейскому образцу так, чтобы она была в два раза производительнее русских аналогов, и даже получил жалованную грамоту – но в итоге был назначен управлять уже существующими мельницами в Архангельске и в селе Преображенском, а затем Хамовным дворов, выпускавшим парусину и канаты210. Именно в качестве заведующего лесопилкой и поставщика канатов и парусины Кревет играл в 1696 году довольно заметную роль в строительстве воронежского флота, поддерживал регулярную переписку с генералом Патриком Гордоном (и даже устраивал похороны его сына) и ссужал деньгами находившегося на пике своего влияния Франца Лефорта211.

В письме Петру в марте 1700 года Кревет все еще обсуждает производство парусины. Он заверяет царя, что не ищет никакой прибыли для себя лично, но стремится только «к славе и к прибыли русскому царству». Переводчик уверен, что сам не будет нуждаться ни в чем («на бога и на вашу милость надеюсь, что буду я сыт, а великого богатства не желаю»), но сожалеет все же, что у него недостаточно денег, чтобы взять парусное дело на откуп. Кревет опасается, чтобы «сие дело» не «закоснело» по какой-то неведомой нам причине («а зачем, то вашей милости можно ведать»), и жалуется на чиновников-«приказных»: «сие дело по приказному поведению таково идет, что не зделавши бредника или невода, хотят рыбу ловить»212. Действительно, к этому времени дела у него шли не слишком успешно – в 1700 году он заложил свой каменный дом на Чистых прудах и так и не смог его выкупить, а в 1701-м казна и вовсе решила отдать Хамовный двор на откуп другому иностранцу, Ивану Тиммерману213.

На этом фоне вполне понятно, почему именно в те годы школьный проект и получение какой-либо должности в школе могли казаться Кревету все более привлекательными. Его интересы совпадали здесь с интересами самих учителей, которые, должно быть, надеялись воспользоваться его контактами с царем, чтобы укрепить собственные позиции; примечательно, что у Кревета были деловые отношения и с Андреем Стельсом, который, вполне возможно, и свел с ним британских учителей214. Неудивительно, что в своем челобитье царю Фархварсон с товарищами просят назначить особое должностное лицо в школе «для надсматривания и управления <…> у тех наших наук <…> чтобы тех учеников, которые будут, в подобострастии держать», и в качестве кандидата на эту должность указывают именно Андрея Кревета: «а нам, холопам твоим, без него <…> не управиться»215.

Однако надеждам Кревета на получение новой должности не суждено было сбыться. Надо сказать, что доброе личное отношение царя к переводчику сохранялось и в последующие годы, он продолжал получать жалованье даже после ухода со службы и оставался членом «компании»: после переезда двора в Санкт-Петербург туда перевезли на жительство и Кревета. Как член «компании» он упоминается в 1715 году среди «старцев», участвовавших в свадьбе князь-папы; несколько лет спустя царь почтит своим присутствием его похороны216. Но личная переписка Петра с очень немолодым уже переводчиком после 1698 года затухает: после Великого посольства у царя появляются, конечно, и новые интересы, и новые контакты заграницей, и новые сотрудники в самой России. К сожалению для Кревета, как раз тогда, когда он попытался встроиться в управление Навигацкой школой, проектом заинтересовался один из этих новых царских подручных, Андрей Курбатов, находившийся в тот момент едва ли не на пике своего придворного влияния.

ЗА ДЕЛО БЕРЕТСЯ «ПРИБЫЛЬЩИК»