Передача школы в ведение Оружейной палаты позволила Курбатову использовать для поддержки нового проекта ресурсы своего ведомства. Сразу после переезда школы в Сухареву башню в этом здании начались строительные работы, включавшие перестройку всего верхнего этажа и сооружение нескольких дополнительных палат. Стоимость этих работ, около двух тысяч рублей, сопоставима с теми средствами, которые пятнадцатью годами ранее были выделены на строительство здания для академии Лихудов. В одном лишь 1702 году Навигацкая школа получила из казны 3002 рубля; а всего за первые несколько лет существования, с ноября 1699 по 1703 год, ей было выделено 12 772 рубля. Для сравнения, расходы на сопоставимую по размеру Артиллерийскую школу за период с 1701 по 1706 год составили всего-навсего 2265 рублей235
. Все средства поступили в Навигацкую школу из Оружейной палаты. Существенно, что у этого ведомства были собственные доходные статьи – иначе было бы трудно, если не невозможно, добиться финансирования училища в таких объемах. Курбатов сам готовил доклады, обосновывавшие выделение Навигацкой школе этих средств, и крепил соответствующие резолюции236.Для непосредственного заведования школой в Оружейной палате выделяются двое подьячих, причем Курбатов поручает ее своим ближайшим сотрудникам: в 1701 году «у математических и навигацких наук» значатся именно приведенные в палату самим дьяком Федор Обухов и Иван Хрипунов237
. Но основную ставку в управлении школой Курбатов делает на Магницкого. Подобно тому, как ранее он доносил царю на своих конкурентов Домнина и Кревета, Курбатов теперь настойчиво дискредитирует британцев. Уже 16 июля 1702 года он направляет Головину письмо, обвиняя учителей в лености («англичане учат их той науке чиновно, а когда временем и загуляют или по своему обыкновению почасту и подолгу проспят») и в кознях против Магницкого («обязали себя к нему, Леонтию, ненавидением»). Последний, наоборот, представлен как образец усердия и добродетели: «непрестанно при той школе бывает и всегда имеет тщание не только к единому ученикам в науке радению, но и к иным к добру поведениям»238.Месяц спустя донос повторятся: по словам дьяка, «[британские] учители учат нерадетельно <…> А меньшой, государь, учитель Рыцер Грейс ни к чему не годной и в непостоянстве всяком и в плутовстве, блядни, и учеников потворствует». В учении, уверяет Курбатов, уже давно произошла бы остановка, «ежели бы [британцы] не опасались Магницкого», причем дьяк прямо пишет, что поощряет Магницкого не слушаться Фархварсона: «я ему, Магницкому, молчать им [в ответ] не велел»239
. В 1702 году в одном из писем Курбатов рассказывает Головину, что использует Магницкого как своего агента. Дьяк получает от него напрямую доклады о положении дел в школе – «приказал ему о всяких поведениях [британцев] сказывать до приезда Вашей милости мне», – а затем на основании этих докладов дает указания и наставления британцам: «приусматривая что он [Магницкий] приносит о порядке совершенном, призвав их в палату и сам к ним ездя, почасту говорю»240. Именно с именем Магницкого и его «тщанием безленостным» связывает Курбатов в донесении царю и первое достижение школы – подготовку шестерых навигаторов к отправке на корабли в следующую весеннюю кампанию241.Как мы видим, в управлении Навигацкой школой Курбатов опирался на кружок своей клиентеллы; однако при ближайшем рассмотрении кружок этот оказывается лишь частью более обширной социальной сети. Бросается в глаза проступающая в источниках общность культурных аффилиаций ключевых лиц, причастных к деятельности школы в тот период, включая самих Курбатова и Магницкого, – их принадлежность к кругу позднемосковских книжников с характерной для него ориентацией скорее на католический, греко-латинский (а не на северный, протестантский) вариант барочного Запада. Как мы увидим, речь идет не просто о культурных симпатиях, но об устойчивых отношениях, которые зачастую проходили поверх социальных барьеров и связывали представителей духовенства с членами приказной корпорации и с торговыми кругами.