Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Было бы анахронизмом считать, что подобная культурная ориентация автоматически транслировалась в принадлежность к некоей «партии». Показателен пример И. А. Мусина-Пушкина. Этот влиятельный вельможа был сам учеником академии Лихудов, и в 1701 году никто иной, как Курбатов, рекомендовал его царю как подходящего кандидата на должность управителя церковными имуществами – тем не менее в итоге Мусин-Пушкин оказался в лагере противников Яворского264. Да и сам Феофан Прокопович, конечно, принадлежал к той же самой среде: размежевание между «латинствующими» и «протестантской» партией Петра и Прокоповича, столь ярко проявившееся в деле Тверитинова, оформилось и обострилось постепенно, на протяжении первого десятилетия XVIII века; оно отражало не только нарастающее неприятие «латинствующими» петровской церковной политики, но и столкновения и соперничество между Стефаном Яворским и Феофаном Прокоповичем, и шире, между противоборствующими придворными группировками. Тем не менее, хотя переписка между Хрипуновым и Магницким вовсе не обязательно является эхом какого-то крипто-католического заговора, очевидная в ней общность культурных симпатий, несомненно, способствовала установлению прочных неформальных связей, выходивших за рамки официальных иерархий. Наличие этих связей делает ориентацию Курбатова именно на Магницкого вполне объяснимой.

Труднее сказать, насколько эти культурные симпатии повлияли собственно на организацию преподавания в Навигацкой школе, какие интеллектуальные, этические и эстетические взгляды могли быть заложены в учебные материалы и преподавательские практики в ней. Поскольку архив школы, к сожалению, утрачен, основным доступным нам текстом, отражающим установки ее создателей, остается знаменитая «Арифметика» Магницкого – и судя по ней, это были установки не на узкоутилитарное, техническое, справочное знание, но на формирование мировоззрения, даже на воспитание эстетического чувства читателя. Яркий образчик барочного гуманизма, «Арифметика» включает и общефилософские рассуждения, и цитаты из Священного Писания и отцов церкви; ее главы предварены стихотворениями, аллегорическими изображениями, позаимствованными из более раннего букваря самого Поликарпова, «Алфавитара» Евфимия Чудовского и даже трудов Яна Коменского. В самих стихотворениях развиваются традиционные для барочной поэзии мотивы «вертограда», уподобление сада – наукам и мудрости, а добродетельных детей – цветам. Вторя букварям Симеона Полоцкого и того же Поликарпова, вирши в «Арифметике» призывают учеников к прилежному учению, представленному, в том числе, и как «полезное» и богоугодное дело265.

Публикация «Арифметки» имела также и вполне прагматический смысл. Книга эта не была для школы побочным продуктом, какой-то личной затеей Магницкого: наоборот, ее создание было абсолютно центральным для самопрезентации всего предприятия, на нее делалась ставка в карьерно-придворных стратегиях Курбатова и его клиентеллы. Как мы знаем, поручение подготовить «на словенском диалекте, избрав от арифметики и геометрии и навигации, поелику возможно, годную к тиснению книгу» содержалось уже в распоряжении от 22 февраля 1701 года о причислении к школе Магницкого (по всей видимости, инспирированном Курбатовым)266. Когда книга была подготовлена и представлена Магницким (21 ноября того же года), Курбатов не забыл подчеркнуть успешную реализацию взятой им на себя задачи и успешную работу рекомендованного им эксперта: Оружейная палата готовит специальные подносные экземпляры книги для Петра и Головина267. Курбатов как один из руководителей Оружейной палаты играл ключевую роль и в издании «Арифметики», вышедшей огромным для того времени тиражом в 2400 экземпляров: книга печаталась как «неокладное издание», то есть не за счет Печатного двора, а на «наемных станах» за счет внешнего заказчика – все той же Оружейной палаты268. Иными словами, выход «Арифметики» символизировал собой успех школы и ее создателя на том этапе, когда до каких-то осязаемых образовательных достижений было еще очень далеко.