Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Принадлежность Леонтия Магницкого к этому кругу хорошо известна. Хотя предположения о том, что Магницкий некогда тоже обучался в Славяно-греко-латинской академии, пока не подтверждены документально, он, несомненно, обладал разветвленными связями в среде книжников, группировавшихся вокруг академии и Московского печатного двора. Связи эти ярко проявились в известном деле Дмитрия Тверитинова, обвиненного в 1713 году в ереси242. Именно в доме Магницкого, на заранее устроенном для этого званом обеде и произошел многочасовой диспут, положивший начало всему делу, причем в специально подготовленном к диспуту выступлении Магницкого, как и в его записке по итогам диспута, видна серьезная книжная и, конкретнее, теологическая подготовка математика243. Магницкого связывали близкие отношения и с ректором академии Феофилактом Лопатинским, и с настоятелем Александро-Невской лавры Феодосием Яновским (называвшим себя «старинным другом» учителя), а сама записка Магницкого по делу Тверитинова, как предположил А. В. Лаврентьев, могла быть адресована новгородскому митрополиту Иову244. Еще один виднейший книжник, глава Московского печатного двора и питомец академии Ф. П. Поликарпов играл ключевую роль в подготовке публикации знаменитой «Арифметики» Магницкого, которая на протяжении десятилетий будет оставаться стандартным учебником по этому предмету в России245. Наконец, среди приверженцев и близких товарищей Магницкого фигурируют и «торговый человек» И. И. Короткий, профинансировавший, среди прочего, перевод на русский сочинения Софрония Лихуда «О силе риторической», и переводчик этого текста, грек Козьма Святогорец, живший с 1698 года в Чудовом монастыре246. О плотности этой сети книжников говорит хотя бы такой курьезный факт, что и Магницкий, и его будущий оппонент Тверитинов, и участвовавший в создании «Арифметики» будущий основатель первой частной типографии Василий Киприанов оказываются земляками – выходцами из Осташкова247.

Принадлежность Курбатова к этому же кругу московских книжников также не составляет секрета248. Мы ничего не знаем о юности и образовании дьяка, но его хозяин, боярин Шереметев, был видным западником именно позднемосковского, латинского образца: он вырос в Киеве, а по некоторым сведениям, даже обучался какое-то время в Киево-Могилянской академии. Культурные симпатии боярина, конечно, не могли не влиять на общую атмосферу в его доме и не определять характер образованности его приближенных, к которым относился и Курбатов. Характерно, что едва ли не все фигуранты дела Тверитинова так или иначе вращались и вокруг дома Курбатова: здесь бывали, жили и вели богословские диспуты и сам Тверитинов, и выступивший на стороне Магницкого московский вице-губернатор В. С. Ершов (еще один выходец из боярских людей и «прибыльщик»), а также, судя по всему, и Козьма Святогорец249. До открытия Навигацкой школы в доме Курбатова жил и работал над «Арифметикой» и сам Магницкий, причем не один, а с неизвестными нам «товарыщи» – возможно, в их число входил и Василий Киприанов250. Характерно, что с самого начала к Навигацкой школе причисляется переводчик не с какого-нибудь языка, а именно с греческого и латинского – бывший ученик Типографской школы, академии Лихудов и итальянской школы Федот Агеев251. Близкий к Магницкому торговый человек И. И. Короткий был также хорошо известен Курбатову, который рекомендовал его Петру на роль торгового агента в Амстердаме252.

Существенно, что и Магницкий, и Курбатов принадлежали не просто к одному и тому же социальному и культурному кругу, но к одной из сторон будущего, по выражению В. М. Живова, «церковно-политического противостояния» 1710–1720-х годов, а именно – к «латинствующей» партии Стефана Яворского253. Свидетели, встречавшиеся с боярином Шереметевым во время его европейского турне, сообщают о его симпатиях к католицизму и латинской образованности – или, во всяком случае, о его крайне свободных взглядах на различия между католической и православной церквями; впоследствии Шереметев отметился контактами с полоцкими иезуитами254. На этом фоне примечательно, что московские иезуиты как о несомненном факте сообщают об обращении Курбатова в католичество во время его поездки с Шереметевым в Рим – и уточняют при этом, что Курбатов был обращен «в латинство или в унию» одним из представителей ордена и даже произнес исповедание новой веры в доме секретаря ордена в Риме255.