Прозрачные картины

Созревает дикая олива…
Я листаю летний каталог:
лютики, калужница, крапива,
красный клевер, синий василёк.

Я листаю старенький помянник,
где моя записана родня,
и кузнечик, музыкант и странник,
с удивленьем смотрит на меня.

О поминовении сугубом
то стрекозы, то сверчки твердят,
а за рощей, под Мамврийским дубом,
три усталых путника сидят.

* * *

1.

Пауков сачки и стрекоз очки,
светлячков проблесковые маячки —
это целый мир, что един в борьбе
для-себя-вещей и вещей-в-себе.

Мексиканский жук в боевой броне,
осьминог верхом на морском коне,
богомол, стеклянница, шмель, оса —
имена, и числа, и голоса.

Подают они человеку знак:
умирает зверь, увядает злак,
исправляет карму свою индус,
отправляясь в море кормить медуз.

Но когда поднимется в море шторм,
то индус и сам превратится в корм.
Так какое место в его судьбе
занимает рыба как вещь-в-себе?

2.

Открывают рты под землёй кроты,
не снимая чёрных своих рубах…
Я давно уже перешла на «ты»
с теми, кто в словесных лежит гробах.

Вот волна встаёт, как в степи курган,
как в степи курган — погребальный холм,
а на том холме — голубой тюрбан,
а за тем холмом — мириады волн.

Фаталист опасней, чем дилетант:
он своей судьбой, как волной, влеком.
На большую рыбу похожий Кант
еле движет сломанным плавником.

А рыбак несёт на своём хребте
целый мир, что с детства ему знаком.
Только в небе звёзды горят не те,
да и в сердце нравственный спит закон.

Pomme de terre [1]

Волнистый берег, голубая галька,
большие чайки, волны и песок…
Базар, похожий на полотна Фалька, —
там пьют вино, как виноградный сок.

Спешат хозяйки в овощные лавки,
где продаётся всяческая снедь,
они роняют шпильки и булавки,
перебирают серебро и медь.

Разглядывая их, как Мефистофель,
художник остаётся на мели,
но покупает в лавке не картофель,
а глиняные яблоки земли.

Пусть служат матерьялом для закуски!
Он выбирает самый лучший сорт.
Картофель в переводе на французский
сам по себе — словесный натюрморт.

А зрители взирают беспристрастно
на чаек, камни, волны и плоды…
И всё же наше ремесло прекрасно,
как голубое яблоко воды!

* * *

Наташе Леонтьевой

Отцвели георгины и циннии.
Жизнь зимою груба и проста…
Но какие-то пятна и линии
на поверхность ложатся холста.

То враждуют они, то сплетаются,
как потоки, бегущие с гор,
и небесные птицы слетаются
слушать красок согласье и спор.

Облака, словно горы уральские,
украшают пространство небес,
и цветы распускаются райские
там, где рай отблистал и исчез.

На холсте совершается таинство,
мёртвый стебель рождается вновь,
потому что художник пытается
даже в смерти увидеть любовь.

* * *