Сегодня многие из нас воспринимают историю как однонаправленный, изменчивый, неостановимый процесс, берущий начало давным-давно, возможно еще при Большом взрыве, и устремленный из прошлого в будущее. Однако в действительности эта идея на удивление нова. Как мы увидим, она получила развитие только в середине XVIII века. До того большинство людей воспринимало историю как череду повторений или, вслед за Платоном, ибн Хальдуном и многими другими, как циклическое движение.
Допустим, что история повторяет себя и что одинаковые обстоятельства всегда или, по меньшей мере, часто приводят к одному результату. В таком случае важность уникального и исключительного сильно преувеличена. Остаются лишь закономерности, которые можно вычислить, описать и спроецировать в будущее. Такие закономерности или паттерны часто называют «опытом». Он позволяет строить предположения относительно того, что произойдет дальше. Такого мнения придерживался афинянин Фукидид – многие считают его величайшим историком. Бывший военный генерал, живший в V веке до н. э., Фукидид начал писать исторические труды в изгнании; предсказание будущего не слишком интересовало его, но в определении исторической важности своей работы он опирался на идею о том, что человеческая природа остается неизменной и всегда будет способствовать повторению того, что уже случалось в прошлом[348]
. Адмирал Стэнсфилд Тернер, в начале 1970‐х годов служивший президентом Военно-морского колледжа Соединенных Штатов, кажется, был с этим согласен. Он изменил существующий курс по стратегическим исследованиям так, чтобы он строился на Фукидиде; эту программу переняли другие военные колледжи страны[349].Спустя две тысячи лет сходные с Фукидидом идеи высказал Никколо Макиавелли. Он ставил перед собой задачу написать «действенную» историю (то есть применимую на практике) – такую историю, которая принесла бы пользу добрым государям и их советникам. Макиавелли, как и Фукидид, считал историю борьбой за власть. Она была поучительна потому, что и природа власти, и те, кто ее добивается, и средства ее достижения оставались неизменными. Как следствие, для Макиавелли не имело значения, рассказывать ли о том, что произошло в Римской республике (он взял оттуда большую часть своих примеров) или о том, чему он был современником: на поверку разницы не было.
Еще лучшая иллюстрация того, что история состоит из повторяющихся паттернов, – отношения между большинством и меньшинством, между богатыми и бедными. В «Республике» и других своих трудах Платон высказывает идею, что такой конфликт неизбежно приводит к гражданской войне (др.-греч.
Закономерности или паттерны – это одно; циклы – другое. Нам неизвестно, кто первым стал утверждать, что время циклично. Пять тысяч лет назад в это верили не только в Средиземноморье, в Египте и Месопотамии, но и в Китае (идея цикличности сохраняла там свою популярность до XIX века), и в Скандинавии. Совершенно независимо до этой идеи дошли майя[350]
. Можно предположить, что наши предки приходили к ней одним из двух способов: либо наблюдая за рождением и смертью, ростом и увяданием, подъемом и падением биологических и социальных организмов, либо проводя параллели между тем, что происходит на небесах, и земной жизнью. В «Мифе о вечном возвращении» Мирча Элиаде пишет, что первобытный человек выстраивал свои святилища, поселения, всю свою религиозную и мирскую жизнь по небесному образцу и был полностью предан ритуалам повторения и тому знанию о будущем, которое они подразумевали[351]. То, что первые солнечные часы, сделанные в Египте в XIII веке до н. э., были круглыми, тоже утверждало циклическую концепцию. Помимо смены времен года, люди собственными глазами могли убедиться, что тень, которую отбрасывала стрелка солнечных часов (др.-греч.