Прыжок Шульца

Ночью излюбленным местом Шульца была машина; он забирался на кабину и, глядя вокруг, часами сидел — охранял свою территорию. Потом, потеряв интерес к этому занятию, решал его сменить и отправлялся в поход по окрестностям. Появлялся, как правило, под утро, иногда к обеду. Проходил к своим чашкам и, несмотря на то что еды в них было положено с запасом, ел строго по своей обычной норме, а «на загладку» любил топленое молоко. Закончив завтрак, приводил себя в порядок, всегда очень старательно, потом с достоинством шествовал в большую комнату спать. Здесь он выбирал место на кровати того, кто ночевал дома. Если же народу было много — кто-то приезжал в гости. — Шульц укладывался в кресло, которое стояло напротив телевизора, и спал до обеда, иногда весь день, не обращая внимания на людей, на включенный телевизор или магнитофон. Ему даже нравился этот гомон и шум — понимал, что такое происходит всегда, когда в доме гости. А многолюдье он любил за то, что ему оказывали больше внимания, чем в обычные дни: каждый хотел его погладить, подержать у себя на коленях, если это удавалось.

В такие дни поблизости не было посторонних кошек, не слышалось их душераздирающих песен. Когда же мы оставались одни, дом нередко осаждали две кошки — бывшие подруги Шульца. Они отчаянно выли, стараясь вызвать его на улицу. Однако он хорошо знал, чем заканчивались эти встречи. Бывало, что Шульц попадался им на улице, и они, предлагая себя, катались перед ним на земле, а не дождавшись внимания, с воем набрасывались на него и били, и он убегал от них, спасаясь в укромном месте под крыльцом. Поэтому, услышав призывный вой мурок, Шульц, теперь домашний кот, никак не реагировал и продолжал, свернувшись клубком, спать в кресле или на кровати. Когда вой кошек становился невыносимым, кто-нибудь из нас не выдерживал и выходил на улицу, чтобы разогнать навязчивых подруг Шульца. Такие ночные серенады людям приходилось выслушивать словно в наказание за то, что они лишили своего «меньшего брата» одного из главных качеств, предназначенных ему природой для продолжения своего рода на земле. Шульц, возможно, и обижался на это первое время, но потом смирился и не выказывал никаких обид людям, которые в морозный мартовский вечер забрали его с улицы, ухаживали за ним, берегли и любили его, как родного ребенка, которого у них не было.

К осени в саду оставались жить немногие, самые стойкие дачники — два Льва: Николаев, его участок был около ворот, и Черняев, владелец участка перед ручьем. И, конечно, Маргарита и Глеб, которые по традиции приезжали в сад ночевать почти до ноябрьских праздников. Все это время Шулька жил на даче, а больше всего в саду или на улице, в гордом одиночестве. А поскольку Маргарите и Глебу приходилось нередко бывать в командировках, они звонили мне, сообщая об этом заблаговременно, чтобы я смог все предусмотреть. Расспросив их, какие продукты имеются в холодильнике и что еще потребуется для кота, я почти каждый раз покупал ему свежей рыбы. Заранее, еще в городе, нарезал ее кусочками, складывал в целлофановый пакет и шел в гараж.

Подъезжая к дому и ставя машину под яблоню, я видел, что Шульц уже ждет. Сжавшись в комок, он сидел на крыльце, иногда на крыше теплицы и смотрел на дорогу. Едва я успевал выйти из машины — он тут же запрыгивал в кабину, обнюхивал все и готов был посидеть там, если был не голоден; если же мы не появлялись в саду больше суток — в кабину не залезал, а подходил ко мне, здоровался и, мяукая, мчался прямо к двери дома. Я открывал замок, проходил на кухню и начинал раскладывать на столе и стульях принесенные из машины сумки, пакеты с продуктами. Шулька в это время не отходил от меня, крутился под ногами, мяукая и мурлыкая, а потом, не выдержав, запрыгивал на стул, передними лапами вставал на край стола и зорко следил за тем, что я выкладываю из сумок, с нетерпением дожидаясь своего любимого кушанья — свежей рыбы. Поэтому первым делом я находил ее и отдавал Шульке, потом наливал в его чашку топленого молока.

Наевшись, Шульц, как всегда, начинал умываться и чиститься: неторопливо и старательно выполнив эту обязательную процедуру, он важно шествовал в комнату, запрыгивал на мою кровать, свертывался клубком и засыпал.

Переделав самые неотложные дела, я подкладывал дров в печку, ужинал и проходил в зал. Садился в кресло, включал телевизор, смотрел программу новостей; вскоре наступала очередь фильма. Включив реле времени, я начинал устраиваться спать, что сделать было не совсем просто: Шулька, вытянувшись, лежал на середине кровати. Осторожно отодвинув его к краю, я тоже устраивался поудобнее и смотрел телепередачу, а потом незаметно засыпал.