Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»

Утром он, как птица Феникс, возрождается из пламени ночного унижения другим человеком. Точнее говоря, он мнит себя таковым – новым романтическим героем, отбросившим привычки фата и щеголя. Впрочем, и рассказчик, похоже, готов убедить нас в том же. Если раньше для него не составляло труда прочитать мысли графа и угадать его побуждения, то теперь Нулин предстает перед нами совершенно новым человеком и повествователь растерян: « О чем он думает, не знаю… »

Граф одевается лениво, Не гладит стриженных кудрей.  – Почти дословный пересказ 29 строфы XVI Песни «Дон Жуана»:

«Мой Дон Жуан оделся. Сей обряд

Обычно развлекал его немало,

Но в этот день его унылый взгляд

И зеркало почти не занимало.

Он локоны расправил наугад

И застегнул жилет довольно вяло,

И галстук у него на левый бок

Подвинулся – почти на волосок».

И галстук вяжет неприлежно – умение правильно и точно повязать галстук – одно из главных требований «модного поведения» той эпохи (что видно уже по приведенным выше байроновским строчкам). Один из основных способов, по свидетельству современника, был таким: «Основание галстука образовывала тоненькая «машинка» (…) составленная из целого ряда бесчисленных узких спиралей тончайшей медной проволоки, покрытой коленкором и окаймленная тонкой козьей или заячьей кожею. Эта машинка, шириною до трех вершков [чуть более 13 сантиметров. – Авт. ] весьма аккуратно плотно завертывалась в слабо накрахмаленный, тщательно выглаженный платок из тончайшего батиста. (…) Эта несколько массивная повязка прилаживалась серединою своею к передней части шеи, покрытой широким, кверху торчащим, крепко накрахмаленным и до самых ушей доходящим батистовым же воротником рубахи и, обвив довольно плотно всю шею, завязывалась спереди в виде широкого банта, концы которого украшались иногда весьма искусною вышивкою» ( Арнольд, 333). Ироническое звучание слова «неприлежно» сейчас не чувствуется, а в то время быть прилежным означало «трудиться усердно, ревностно заниматься, старательно работать» ( Даль , III, 71).

О чем он думает, не знаю . – Отсылка к XCIV строфе поэмы Байрона «Беппо», начинающейся строчками: «Что Беппо отвечал своей жене – / Не знаю» (пер. В. Левика).

Но вот его позвали к чаю . – Чай в усадьбе заменял завтрак. Он подавался рано утром или в спальни господам, или в общую залу и был распространен в гораздо большей степени, чем кофе – напиток в то время редкий и непривычный. Чай (самым лучшим считался китайский) заваривали в фарфоровом или медном чайнике. К чаю полагались булочки, крендельки, печенье, тартинки с маслом. Встреча за чаем – второе непреднамеренное совпадение «Графа Нулина» и семнадцатой песни «Дон Жуана».

Что делать?..  – вопрос заведомо риторический. Граф не мог покинуть дом, не откланявшись. Легче всего это было сделать за полуофициальной трапезой. Собственно за тем граф и направляется в столовую, «…преодолев / Неловкий стыд и тайный гнев».

Неловкий стыд…  – неловко – значит неудобно, неумело и некстати ( Даль, II, 262). Соответственно стыд за ночное поведение лишает графа прежнего умения вести себя с дамой и делает его положение в доме неудобным, а все слова, сказанные при утренней встрече – не к месту и некстати. Через полчаса, усилиями Натальи Павловны, неловкость пропадает, что не преминул заметить рассказчик: « Уж он и шутит очень мило… »

…тайный гнев , – эпитет тайный неотвратимо напоминал любителю поэзии сразу все творчество В.А. Жуковского, в лирике которого (помимо неоднократно встречающихся «тайны» и «таинственного») можно найти «тайную Лету» (Элизиум»), «тайное стремление» и «тайное ожиданье» («Тургеневу, в ответ на его письмо»), «тайного вождя» («Славянка»), «тайный праг» («Цвет Завета»), «тайную страсть» («В.А. Перовскому»), «тайную жертву» («Теснятся все к тебе во храм…»); «тайный рок» («Ахилл»), а в балладе «Вадим» – «тайного вождя-хранителя», «тайную руку» и «тайны чудеса». С легкой руки Жуковского эпитет «тайный» вошел в регулярный словарь романтической и элегической поэзии. И вот уже мы читаем у П. А. Вяземского о «тайном умиленье» («К друзьям». 1814 или 1915) и «тайных мечтах» («Море». 1826); у В. К. Кюхельбекера о «тайных мыслях» («Элегия». 1817) и «тайном содроганьи» («Массилия». 1821); у К. Ф. Рылеева о «тайных думах» («Державин». 1822) и «недруге тайном» («Бестужеву». 1825); у Е. А. Баратынского о «тайных горести плодах» («Эда». 1824); а у молодого А. С. Пушкина о «тайном плоде любви» («Романс». 1814), «тайной тоске» («Мечтатель». 1815), «тайном страхе» («Окно». 1816) и «тайных слезах» («Элегия». «Я видел смерть…». 1817). Соответственно тайный гнев графа Нулина свидетельствует одновременно и о крушении романтических планов, и о вынужденно элегическом настроении, помимо самого простого и очевидного – необходимости скрывать свое разочарование.