Псих

В данном случае, признаюсь, их еще можно понять. Нелогично будет, если я скажу, что не вижу ничего сверхъестественного в своем житье у Марселлы – иначе, наверное, я бы об этом и не врала. Кажется, иногда врач бывает жизненно необходим – ведь трудно же обойтись без человека, который за твои же деньги будет говорить тебе, что именно ты чувствуешь в данный момент! Хотя, впрочем, если на основе всех моих чувств составить разноцветную диаграмму, то больше всего, наверное, займет желание пойти еще раз поставить чайник и расслабиться.

И как раз когда я спрашиваю, какой чай заварить Марселле, телефон звонит опять.

Разговор с нашей педагогиней я вам передавать не буду. Она сошла с ума. Она начинает с того, что я нахлебничаю и что мои родители имеют резон (кто так говорит вообще?), а заканчивает тем, что у нее есть еще парочка слабых учеников, которых можно было бы поднатаскать, и если у меня под рукой есть бумага и ручка, то она прямо сейчас даст мне их…

– Слушайте, – говорю я ей сердито, – у Марселлы не то что не будет успехов, я ее сейчас заставлю забыть все, что она до этого знала. Включая алфавит.

Когда телефон звонит в третий раз, Марселла начинает нервно хихикать.

– Я не буду отвечать, – говорю еще более сердито, – я не привыкла, чтобы моей скромной персоне оказывали столько внимания. И вообще, твой дом, ты трубку и бери.

– А мне никто никогда не звонит, – сообщает Марселла радостно, – поэтому бери ты.

– Да пусть звонит, – говорю я в сердцах, – да пусть вообще провалится! Сейчас окажется, что это какая-нибудь моя школьная учительница, которую на меня натравили родители. Будет возвращать меня в лоно семьи. Они же знают уже, наверное, что доктором меня уже пугать не получится. Так пусть она подавится своими тетрадками, я ее предмет никогда не любила, заранее в этом уверена. Я, наверное, на него и не ходила даже. Пусть…

– Ой. Это Райдер.

– Ну прекрасно, – говорю я, – это даже лучше, чем учительница. Всегда подгадывает момент, когда мне охота поорать.

– Слушай, – говорит Райдер, – я понимаю, что у тебя там, как всегда, борьба с внутренними демонами и так далее, но сейчас просто заткнись и дай мне сказать, хорошо?

– Ничего, что ты сам задал мне вопрос?

– ЗАТКНИСЬ, в конце концов!

– Чертов сексист, – говорю я, – возмутительно так разговаривать с женщиной.

– Чертова женщина, у тебя дома есть что-то, что можно было бы опубликовать? Твои записи, дневники, что угодно?

– Райдер, – говорю я, – по-моему, ты должен помнить, что у меня паранойя. Нет, естественно. Новое я ношу с собой, старое лежит у тебя.

– Ну тогда зачем твоим родителям литературный агент?

– Вот это хороший вопрос, – говорю я, и мне становится так тошнотворно и уныло, что я натягиваю сапоги и прямо в футболке и шортах иду на улицу. Хотя Марселла возмущенно кричит что-то о температуре ниже нуля.

– Если это опять та же история, что четыре года назад, то это… печально.

– Для начала, – говорит он, – достань голову из-под крана, из духовки или из форточки. Или что ты там делаешь на этот раз. Пока все было на уровне разговоров. Вот интересно, как публикуются рукописи, а вот не знаешь ли ты, случайно – я, естественно, случайно не знаю…

– Все равно плохо, – говорю я. – Как в очень хреновом и неизобретательном кино. Теперь мне придется ехать в Африку лечить больных зверей от людей, занимающихся благотворительностью.

– Ближайшие дня два, я надеюсь, ты никуда не собираешься ехать?

– А ты?

– Я завтра приеду, – говорит Райдер, – только у меня вообще никаких идей.

– Не комплексуй, у меня их тоже нет.

– Что у вас случилось? – требовательно спрашивает Марселла, наполовину высунувшись из окна.

– Ничего, – говорю я, – мама с папой ссорятся. Так, на всякий случай: если соседи донесут твоей матери, что сюда ездят мужики, скажешь, что это ко мне.

Что было четыре года назад:

1. От нечего делать написала стихи на уроке литературы. Учительница, будем говорить прямо, вырвала их из моих цепких лапок (получилась почти драка, ага); собралась уже насыпать мне замечаний по макушку, а потом внезапно решила, что это гениально.

2. Не знаю, насколько гениально это было на самом деле – серьезно, не знаю, у меня проблемы с самооценкой не только в психологическом, но и в бытовом смысле тоже. Не спрашивайте у меня, хорошо или плохо то, что я делаю, я никогда не знаю наверняка. Загвоздка была в том, что: а) как раз приближался какой-то литературный конкурс местного разлива для школьников нашего возраста, б) у меня в классе интереса к творчеству никто не проявлял, в) а творчество – это же так прекрасно, так престижно, и школе хорошо, и учительнице, и автору не так чтоб уж совсем противно.

3. Я выиграла.

4. Появились журналисты газет еще более местного разлива, которым в школе с удовольствием вывалили всю мою историю болезни, после чего, естественно, их интерес ко мне возрос в кубе.

5. Я бы, пожалуй, не обратила на них внимания, если бы не оказалось, что мои родители очень вдохновлены интересом прессы и перерывают мои бумажки в поисках чего-нибудь еще, что можно было опубликовать.