Псих

Наверное, надо сказать Марселле что-нибудь вроде того, чтобы она за меня не беспокоилась. Все-таки люди, беспокоящиеся за меня, редкость, а недостаток моего состояния еще и в том, что я плохо различаю, когда беспокоятся, а когда надоедают. Поэтому пока я вспоминаю, какую мою печальную и дурацкую мысль прервал вопрос Марселлы, вы можете приблизительно подсчитать, сколько людей с учетом моего возраста я уже успела от себя отпихнуть, если сейчас окончательно не отпихнувшихся осталось примерно двое.

Так, о чем это я? Я года два уже, наверное, хотела посмотреть свои старые дневники – те, что были у Райдера. Пока шла терапия, мне всегда казалось, что там есть какие-то ответы. Как в кино. Прочитаю и смирюсь с тем, что происходит. Впрочем, я когда-то уже говорила вам, что ничего подобного после прочтения одной из моих старых тетрадей не случилось – я прохохотала полчаса, но ничего более приятного, к сожалению, не последовало. Я бессмысленно смотрю в окно машины и думаю, что даже не хочу их видеть, наверное, эти тетради. Отдавая их Райдеру, я знала – на вопрос о том, где они находятся, мне будет нечего отвечать, потому что если Райдер не здесь, то где он, непонятно. Может, и хорошо, что я уже столько времени не читаю этот бред.

Вы бы видели вообще, как я его писала. Я одевалась сегодня за открытой дверцей шкафа и вспомнила, что когда-то это было единственное безопасное место у меня дома. Дверь же нельзя закрывать, вы помните. Если очень плохо, внезапно слезы напали или что-то в этом роде – открываешь дверцу шкафа и ревешь себе за ней, а когда твое безжизненное тело начинают искать, хоп-ля, всего лишь наводила порядок на полке, что-то случилось? Знаете, я иногда часами не могла оттуда выбраться, у меня даже не было сил дотянуться до ноутбука, чтобы вывалить куда-нибудь свое горе.

Ладно, боюсь, сейчас нет никакого смысла об этом думать – если я явлюсь на факультет вся в соплях, меня неминуемо раскроют. Как считает мой критик, я единственная в мире не умею держать себя в руках, и все вокруг об этом знают.

Топчусь возле кафедры, за окном очередная стройка. У Марселлы сейчас ведет приснопамятная мадмазель с разбитым телефоном – я только сейчас решила, что на пару к ней можно было бы и завалиться, но после звонка прошло уже минут двадцать, и все это время я медитирую, глядя на подъемный кран.

Вот чего я на самом деле хочу – это не уехать просто так, непонятно куда, как это делает Райдер и предлагает сделать мне. Я хочу первый день в каком-нибудь другом университете. Крутой, настоящий первый день, когда еще не знаешь никого в лицо и никто не знает тебя, когда еще понятия не имеешь, чего ждать от преподавателей (и даже если кто-то окажется врединой или придурком, ты еще пока не знаешь этого и совершенно от этого не зависишь). К тому времени, когда наступит этот замечательный первый день, было бы отлично уже хоть что-то понимать, а не надеяться, что все покатится само по себе, как только зайдешь в аудиторию.

В первый день здесь я пришла прямо из больницы (на своих двоих, потому что с транспортом были проблемы), чуть не упала в обморок на посвящении в студенты (оно ни чуточки не было трогательным, просто продолжалось три с половиной часа), а потом нам раздали студенческие и отпустили по домам. На второй, третий и четвертый день мы приходили только для того, чтобы нас отпустили, потому что на факультете шел ремонт.

Скажите мне кто-нибудь, чтобы я перестала ныть.

Пока я стояла разглядывала голубей за окном, мне в голову неожиданно пришли две замечательные идеи, одна из которых делала необязательным приезд Райдера, другая – мое присутствие дома у Марселлы. Короче говоря, идеи были не только замечательные, но и бессмысленные.

А потом меня внезапно схватили за руку и стали тащить в распахнутую дверь кафедры, крича что-то вроде «обожемойвотионакакнамповезло». Я узнала змеищин голос, равно как и ее змеиную (!) хватку, только не могла понять, по-прежнему ли я иностранная студентка по обмену или же можно бесстрашно начинать материться. Драка была бы определенно эффектна, но, к сожалению, неэффективна – змеища весит, как минимум, вдвое больше меня. Я, конечно, за равенство, братство и так далее, и против полных людей ничего не имею – а теперь даже стала им завидовать. Вот так просто берешь нужного человека и уносишь к себе в берлогу. Помогиииите.

Жаль, правда, что мне так быстро стало все понятно – на кафедре расположилась заплаканная Марселла два-ноль.

– Слушайте, – говорю я, – я не собираюсь бесплатно делать то, за что сама платила кучу денег. А ты, детка, признай, что тебе просто лень учиться.

– Мне не лень, – патетически восклицает девица, – у меня слабое здоровье!

Ооо. Да я, кажется, обидела Марселлу сравнением.