Псих

Я снова почти плачу, глядя в потолок ночью, хотя у меня внутри все довольно глухо, и думаю, что единственный выход – смириться, больше никогда никого к себе не подпускать и надеяться, что перестанут подходить. Надеяться на что-то еще глупо и больно. Я знаю, что мой идиотский бунтарский характер начнет прорываться, как только я приму это решение наверняка, но с ним тоже придется серьезно поговорить. Я не собираюсь больше делать себе больно. Честно говоря, я вообще не собираюсь больше ничего чувствовать.

– Я тебя не узнаю, – с тихой скорбью говорит Марселла.

– Что ты там не узнаешь? – мрачно говорю я. – Руки на месте. Ноги на месте. Голова дурная, но это не новость. Что еще не так?

– Неужели все до такой степени плохо?

– Нет, – говорю я, – все хорошо. Я же не иду бросаться под поезд. Вон у твоей мадам Бовари дела гораздо хуже, чем у меня.

– Это потому, что она д-дура. А тебя я не узнаю. Что у тебя за любовь такая?

– Д-д-дурацкая.

– Можешь д-д-дразниться сколько хочешь.

Повисает пауза, и я печально смотрю, как за окном посреди голубого неба плывет одно-единственное идиотское облако. Да, видите, я слишком много времени провожу на creative writing. Скоро с помощью метафор и аллюзий буду просить еду в столовой.

– Неужели совсем нет никакой надежды? – со все той же тихой корбью вопрошает Марселла.

– Да на чтоооо надежды, откуда она, ну правда? Никакой. Это глупо.

– Да, а сидеть вот так и превращаться в развалину очень умно. Сколько времени ты уже не ходишь на занятия?

– Ну, две недели. А что тут такого? И потом, неправда, что я не хожу, я хожу на creative writing.

Кажется, я сказала это зря.

– На creative writing, – говорит Марселла, и я вижу, как на ее лице сменяются стадии осознания. – Оооооооо. Ооо.

Следующие полчаса мы проводим в глубоком молчании, потому что выражение лица Марселлы наконец застыло напротив отметки «ну и как мне с этим дальше жить», и наблюдать за ней довольно весело.

– Нет, ну а что, – говорит она, когда я отвлекаюсь от созерцания и лезу проверять почту, – он красивый. И умный, наверное. И на Райдера не похож. А ты действительно его любишь?

– Действительно. И потом, я не могу перестать сравнивать его и Райдера.

– И что, похоже?

– Похоже, – говорю я, – только они из разного теста.

Я решаю все-таки написать конспект самой первой необходимости и уже целых пять минут верчу в пальцах ручку, когда Марселлу снова прорывает:

– А вы хотя бы общаетесь? Ну… то есть, ты хоть знаешь, какой он?

Сердечный приступ №1.

Сесть в троллейбус на другом конце города, никого не трогать, слушать музыку, увидеть объект, смотреть на него в упор минуту в полном ужасе, забыть поздороваться, выйти на две остановки раньше.

Сердечный приступ №2.

Обнаружить объект за собой в очереди в столовой. Забыть, что хотела заказать. Изображать умственно отсталую, готовясь в случае чего сказать, что это на спор.

Сердечный приступ №3.

Мирно спать у себя в комнате, услышать звонок, поднять трубку, получить от объекта телефонограмму, ни черта не понять, переспросить три раза. Не спать ближайшие два дня. На третий день отважиться прийти на пару и выяснить, что телефонограмма предполагала передачу группе изменений в расписании. Быть сурово осужденной коллегами. Быть снисходительно воспринятой объектом вследствие своей умственной отсталости.

Откуда-то всплыл идиотский термин «интеллектуальное одиночество». Если совсем просто – это когда тебе не с кем поговорить, потому что никто не достоин. И никто не понимает. Нет, скорее всего, все и все прекрасно понимают, просто ты этого не понимаешь.

Видите, как creative writing улучшает ясность изложения?

Мне даже стыдно перед Марселлой – она мой единственный друг, но я не могу с ней поговорить о том, о чем хочу. Мне все время приходится себя останавливать и говорить себе – эй, в самом деле, хватит навязываться, никому не нужно то, что ты любишь. Я хочу делиться и не могу.

Сводки с полей creative writing

Оно вообще-то началось у нас только со второго семестра, и на самом деле я могу на него не ходить, потому что это программа следующего курса. Когда меня спросили, я мрачно ответила, что в следующем году планирую провести этот семестр в Зимбабве по программе студенческого обмена, поэтому мне не хочется ничего пропускать. Я сижу с чужим курсом, который нравится мне не больше и не меньше моего собственного. Я их не знаю, если честно – ни тех, ни других. Тут тяжело разобраться – я им действительно не нравлюсь или проецирую на них свой собственный дискомфорт, в то время как им очень предсказуемо нет до меня дела.

Я усердно скрываюсь от своего унылого спутника в надежде, что он не проявит себя с хорошей стороны на наших парах и ему не предложат ходить еще и сюда.