Псих

Удивительно, но мои оценки почти не страдают. Я забываю подготовиться к семинару – меня не спрашивают. Я забываю сдать письменную работу – меня прощают, потому что я все всегда сдаю вовремя. Я не читаю две из четырех книг, нужных для контрольной работы – убедительно вру, вспомнив критику или экранизации. По-моему, это какой-то баг. Человеку в адекватном состоянии не может так везти.

Гормоны счастья – ерунда для маленьких детей. Наш наркотик – надежда. Влюбленным нельзя давать даже самую маленькую чуточку, даже крохотную капельку надежды, потому что дальше они начнут ее искать где надо и где не надо, а когда ее внезапно отнимут, им будет хуже, чем при самой сильной ломке.

Справка: к надежде у влюбленных приравнивается все, что не является ее отсутствием.

Я знаю это потому, что уже второй раз за два месяца у меня отняли надежду.

Умные книги доверительно сообщают мне, что это я во всем виновата и сознательно привлекаю недоступных мужчин. Если раньше эта точка зрения вызывала у меня ленивый протест, то теперь я протестую более активно, швыряя те книги, которые купила в бумажной версии, в стену. Я вынашиваю идею написать кому-нибудь из авторов гневное письмо на Фейсбуке или еще где-нибудь, потому что, в самом деле, так это оставлять нельзя.

Наше подсознание, господа, якобы специально привлекает тех, кто не обратит на нас внимания или обратит, но обязательно бросит. Знаете, даже если это правда, я ее видела в гробу. Ты читаешь книжку, делаешь упражнения; может быть, они тебе первое время помогают – да, серьезно, там бывают полезные вещи. Ты начинаешь разбираться в себе, но самую главную вещь, которой от тебя требуют, ты сделать не можешь – ты не можешь перестать ждать результата. А результата нет. Вряд ли стоит писать, что его не будет. Опять же, если это правда, то я не Оруэлл и не собираюсь писать антиутопии, в которых никто никому не нужен.

Я написала бы, где моя главная ошибка, если бы могла, но я не могу. Я бы с удовольствием судила бы себя жестче, но я прекрасно понимаю, что не могла ничего предвидеть в своем идиотском любовном угаре, если я даже не удостоверилась узнать хоть что-нибудь об объекте своей страсти. Например, то, что у него есть совершенно невнятная невеста старше его на несколько лет, которая иногда мелькает на факультете. Наши дамы сообщают, что он ей нужен только потому, что он молод и прекрасен. Он же ее, как они предполагают, любит, потому что иначе это вообще нельзя никак объяснить.

Я не хочу видеть ни эту мадам, ни объект своей страсти, но, как назло, информация продолжает поступать. Сначала я вижу ее и понимаю, что это действительно она (я очень не люблю судить людей и стараюсь этого не делать, но она мне не нравится чуть более чем вообще). Потом я слышу в столовой о том, что кто-то слышал, что он делал ей предложение несколько лет назад, но она не хочет ни замуж, ни детей. Не запоминать всю эту отраву я не могу, но могу параллельно думать о чем-нибудь еще. Поэтому я думаю о том, что мне самой несколько лет назад могло быть четырнадцать или пятнадцать, и я лежала в больнице, и была очень несчастна, и даже не догадывалась, что в это самое время кто-то важный для меня делает предложение другой девушке, которая это предложение слышать не хочет.

Признаюсь, у меня было желание позвонить Райдеру, но это возведет сюрреализм ситуации в куб.

Возможно, все это неплохо с терапевтической точки зрения, потому что на какое-то время окружающий мир вообще перестает меня интересовать. Последние полгода он интересовал меня слишком живо. Я слишком привыкла к тому, что все может быть интересно и разнообразно, и самая большая душевная боль может быть связана с дурацким ответом на контрольной или длинной очередью в столовой.

Слушайте, ну правда, я не хочу, чтобы все повторялось в который раз. Я представляю себя в двадцать пять, тридцать, сорок лет такой же – сидящей над книгой не в состоянии читать, потому что надежды в очередной раз нет и не предвидится. Что касается книг – я вообще теперь не могу их читать, я везде вижу знаки. Вместо мозгов какое-то сито с избирательной проницаемостью. Каждая хорошая книга пожирает меня изнутри. Я больше не могу трезво смотреть на вещи. Может быть, стоит начать пить и смотреть на них нетрезво?

– Я не понимаю одного, – говорю я Марселле, прежде чем мы окончательно проваливаемся в сон. – Они все пишут, что надо как-то прочистить чакры, и тогда автоматически притянешь свою вторую полобуэээ, я не могу больше произносить это вслух.

– Нуууу, – сонно протягивает Марселла, вися над подушкой на локте.

– Я влюбилась, – говорю я. – Что они еще хотят?

– Чтобы ты влюбилась в того, кто покажется тебе твоей второй, как ты называешь это, полубуэээ, покупала их новые книги и оставляла восторженные комментарии на Фейсбуке.

– За комментарии они могут мне просто заплатить, если им так надо, – говорю я. – Можно они не будут вынимать мне душу за мои же деньги?