Психея

– Лишиться жизни? – Грант проводит пальцами по столу, проверяя не почудилось ли ему произошедшее. – Ты готова к этому?

– А ты? – оборачиваюсь к нему лицом, с вызовом задаю ему тот же вопрос.

– Я способен на благородство, если ты это надеешься услышать. Но ты не узнаешь, пока не проверишь. Ты мне доверяешь? – Я не успеваю ему ответить, старик громко ставит на стол кружку и начинает кряхтеть, снова надевая верхнюю одежду. – Вы уже уходите? Там ведь метет.

– Пора уже, устал. Отнесите на место, и забудьте о нем.

Он открывает дверь и покидает домик. Огонек на свече дергается едва не погаснув. Я делаю глубокий шумный вдох и задерживаю дыхание, когда Грант, явно настроенный на свою волну, надвигается на меня с вызовом. Я вынуждена пятиться, пока моя спина не упирается в бревенчатую стену жилища, его мускулистые руки оказываются по обе стороны моей головы.

Задрав вверх подбородок, я кажусь себе загнанной в угол, вынужденной выставить перед собой обе руки и коснуться его твердого тела. Он наклоняется и без лишних слов целует меня так, что на моих ногах подгибаются пальцы. Твердые губы с привкусом перечной мяты и истинным ароматом этого мужчины проникают в меня, оставляя позади все воспоминания о других. Он стирает все мои ошибки и победы одним поцелуем, затуманивая разум и искушая повиснуть на его шее, ответив на сладость, которой он со мной делится. Мускулистое тело вдавливает меня в стену, один толчок, и я чувствую его возбужденную плоть, не двусмысленно доказывающую, что не одна я хочу заняться с ним сексом. Жадные поцелуи превращаются в святой обряд, подношение меня, как жертвы, добровольно отвечающей и вторящей его губам и языку. Я задыхаюсь в его руках и готова распластаться на грязном полу, предложи он мне больше. Но мужчина отрывается от меня, тяжело дыша, и облизывает припухшие красные губы.

– Я подумал, что если одному из нас суждено погибнуть в этой пещере, – он сжимает мои щеки и прикусывает сначала верхнюю, потом нижнюю губу, – мы обязаны испытать это. Мое воображение и фантазии о тебе даже близко не оказались правдивыми к описанию того, что произошло сейчас. Все чувственно и по-настоящему.

Я остаюсь стоять столбом, когда открывается дверь, и в хижину заходит Джаред, громко сбрасывая дрова на пол. Мне не предоставляется возможность слышать его возмущение и болтовню о чем-то. Он стал фоном, пустым гулом в моих ушах. Все, что сейчас для меня существовало, это горящая после прикосновений Гранта кожа и пульсирующая от возбуждения кровь, и он, удаляющийся от меня все дальше. На его губах все еще горят мои поцелуи, именно поэтому он проводит пальцами по ним.

– Дом не успел остыть, ты быстро вернулся, – грубо произносит Грант, сверкая глазами в сторону Джареда.

Мой друг выпрямляется, швыряя полено в печку, его лицо становится заостренным и жестким.

– Кто бы сомневался. – Он закидывает еще поленья. – У Андреа нет стандартов, что валяется то подберет. Главное без обязанностей, да?

Отвернувшись от него, ложусь на кровать и накрываю себя пледом по самую голову.

Глава 21

Утро началось с ругани. Я не собиралась просто так оставлять оскорбление Джареда, обида нанесена и обычно за нее расплачиваются.

– У меня есть стандарты, просто ты не подходишь под них. – бубню себе под нос заканчивая с завтраком.

– Ты должна уметь делать выбор! – Джаред все еще доволен своим идиотским поступком.

– Какой еще выбор? Я тебе открытым текстом сказала – все кончено. – Поднимаю с пола свои теплые штаны и натягиваю поверх термобелья. – Ты меня на понт берешь или что?

– Да какой понт, солнце? Я знаю тебя, как себя. – Грант бросает взгляд на нас двоих и выходит за двери. – Ты не выберешь ни одного из нас. Представь, это надо жертвовать своим временем, постоянно уступать, советоваться. Если со мной у тебя некоторые моменты пройдут гладко, с этим оленем сомнительно. Он же привык есть из серебряной ложки.

Я застегиваю штаны, трижды подпрыгнув, чтобы утрясти плотный подклад. Мне надо уже позаботиться о новом наборе, этот никуда не годится.

– Очень живописно, олень с серебряной ложкой. Ты бы говорил за себя. – Подтягиваю подтяжки и застегиваю пуговицу.

– Просто тебя бесит, что я прав. Ты не знаешь слова жертвенность. Вообще, оно стерто в твоей голове, есть только ты и твои желания. – Он указывает на меня пальцем, и это начинает выводить меня из себя.

– Что ты этим хочешь сказать? – выдавливаю из себя, готовая дать ему хороший отпор. – Это мерзко звучит, ты сейчас ищешь виноватых и не можешь определиться, зачем тебе такая стерва, как я, нужна. А я не могу сообразить, какого хрена слушаю тебя.

– Ты не дала мне второго шанса, сразу начала пускать слюни по костюмчику. – Из моего горла вырывается громкий нечленораздельный звук.

– Да что ты? – Подхожу к нему ближе и хватаю за палец, все еще направленный на меня. – Хочешь услышать это снова? Я. Не. Прощаю! Даже не стану делать вид, что я мать Тереза, и гладить тебя по голове. Хочешь услышать откровение от Луки? Тряпкой обычно пол вытирают, запомни и перестань вести себя подобным образом.