Психоанализ и математика. Мечта Лакана

Математическое реальное, напротив, явно существует без сопротивления: вселенная чисел и взаимоотношений, каким-то магическим образом, согласуется с разумом. Лишь в математике, по-видимому, Гегель был абсолютно прав: «все реальное – рационально, все рациональное – реально». Эта гармония математики очаровывала сторонников Платона всех времен, включая Галилея. Однако с другой стороны, остаются все те же теоремы неполноты, показывающие нам, что даже в математике, реальное и рациональное совпадают не полностью.

V

Разве рассмотрение тех симптомов, которые более других оказывают сопротивление интерпретативной активности, так называемых навязчивых симптомов, не поддерживает ту теорию, согласно которой работа бессознательного не может истолковываться «реалистично»?

На самом деле, жизнь в форме навязчивого повторения, похоже, более чем любая другая иллюстрирует силу математически реального в существовании человеческих существ. Такие люди полностью захвачены числами: с несбалансированными счетами, долгами, более-менее неоплачиваемыми, штрафными санкциями, с которыми надо рассчитаться, вычислениями и нумерологическими ритуалами. Обычно, анализ выявляет связь симптомов навязчивости пациента с виной родителей (как правило, отцовской), будь то настоящей или воображаемой; сын, тем самым, карает себя, не извлекая ни ослабления чувства вины, ни уменьшения необходимости наказания; он обнаруживает, что унаследовал долг, который затягивает его все глубже и глубже.

Классические, обыденные психоаналитические толкования много внимания уделяют аффективной амбивалентности. Однако конфликт двух противоположных аффективно проявляющихся влечений, направленных на один и тот же объект, может привести к образованию различных симптомов, чего избегает «математическое» своеобразие невроза навязчивости. И феноменология навязчивости непрерывно подробно рассказывает о преступлениях или обманах для искупления, деньгах и счетах для оплаты, нехватках и дефиците, очередных неуплаченных взносах или о невозможности их уплаты, о наказаниях без долга и долгах без наказаний¹².

Другими словами, невротик с навязчивостями – не de facto, а de vita (экзистенциальный) сторонник Платона: благодаря ему можно понять, насколько реальны числа! Когда аналитик говорит, что невротик с навязчивостями расщепляет аффект и представление, то на сентиментальном «позитивистском» языке объективированного чувства следует намек на кое-что очень важное, а именно – представления, на которых строится невроз навязчивости, не имеют ничего общего с аффективным миром значения, либидозной жизнью или внятной креативной речью. С неврозом навязчивости математическое реальное настолько освобождается от аффективных и жизненно важных значений, что полностью парализует субъекта в качестве агента. Может показаться, что математические формы и отношения берут верх над жизненными формами и отношениями; что цифры и подсчеты освободились от своего непосредственного применения и каким-то чудовищным образом оказались существующими сами по себе. Попробуйте представить себе числа, которые садятся в автобус или пьют в баре. Бесчеловечный мир, в котором вынужден жить невротик с навязчивостями – результат символического мира матемы, переполняющей конкретность, и патемы¹ наших жизненных чувств.

Давайте представим себе мир, где объекты более не повинуются законам физики, а только формальным законам математики, подобно логике «Страны Чудес» Льюиса Кэрролла, где физика, фактически, совпала с логосом, языком. Когда я был ребенком, история Алисы расстроила меня; другие сказки облекали мое воображение в форму, в то время как Кэрролл придавал форму тому, что я себе представить совсем не мог. Как можно представить себе улыбку Чеширского Кота, до того, как появляется сам улыбающийся кот? Это мыслимо только в логическом мире, и конечно совсем не в физическом мире, каким мы его привыкли представлять себе. Этот логический мир немного схож с непростой вселенной невротика с навязчивостями, живущего в удивлении, расколотый, разорванный между двумя реальностями: с одной стороны, действительность человеческих, жизненных и сознательных действий, а с другой стороны, действительность математики и логики.

Что в этом случае скажет витгенштейнианский психоаналитик или психиатр? В качестве альтернативы «реализму» он, возможно, счел бы обсессивно-компульсивный невроз как цену, которую приходится платить за форму жизни, сжигающую все мосты с вселенной полезных, обычных и приятных вещей. Навязчивое «реальное» – лишь скрытый смысл, который обсессивным субъектом принимается буквально. С такой точки зрения психоанализ оказывается антигерменевтикой, т. е. в данном случае анализ навязчивости становится не столько интерпретацией, сколько разделыванием, или деконструированием, так как навязчивые мысли – это трактовка бессознательного, а задача аналитика заключается в обратном процессе дезинтерпретации¹⁴.