Психоанализ культуры

Мальчику, который, как это довольно часто бывает в семьях мелкой буржуазии, разделял в первые годы жизни спальню с родителями, в пору едва обретенной способности к речи приходилось неоднократно наблюдать (что-то видеть, а еще больше слышать) половые сношения отца и матери. В его последующем неврозе, проявившем себя сразу после первой спонтанной поллюции самым первым и обременительным симптомом стало нарушение сна. Он становится чрезвычайно чутким к ночным шорохам и может, раз проснувшись, больше не заснуть в эту ночь. Это расстройство сна стало компромиссным симптомом: с одной стороны, проявлением его защиты от подобного рода ночных восприятий, с другой – попыткой вернуться в состояние бодрствования, позволяющее ему такие впечатления пережить.

Побуждаемый таким наблюдением к преждевременному проявлению агрессивной мужественности, ребенок принялся рукой возбуждать свой маленький пенис и разными способами сексуально приставать к матери, идентифицируя себя с отцом, на место которого он себя при этом ставил. Это продолжалось до тех пор, пока наконец мать не запретила ему касаться своего (у матери нет его) пениса и не пригрозила все рассказать отцу, который в наказание лишит его греховного члена. Эта угроза кастрации оказала на мальчика сильнейшее травматическое действие. Он прекратил сексуальные утехи и изменил свой характер. Вместо идентификации с отцом он стал бояться его, занял по отношению к нему пассивную позицию и, проказничая, провоцировал его время от времени наказывать себя физически, что имело для него сексуальный смысл, поскольку при этом он мог идентифицировать себя с матерью. За саму мать он цеплялся теперь со все большим страхом, словно ни на миг не мог лишиться ее любви, в которой видел защиту от угрожающей со стороны отца кастрации. Под влиянием этой модификации Эдипова комплекса он провел латентный период, оставшийся свободным от видимых расстройств, и стал примерным мальчиком, хорошо успевающим в школе.

В общем и целом мы отследили непосредственное влияние травмы и подтвердили факт латентности.

Наступление половой зрелости сделало невроз явным и вывело наружу второй главный его симптом – сексуальную импотенцию. Мальчик утратил чувствительность члена, старался вообще не касаться его и не отваживался сблизиться с какой-либо женщиной, имея в отношении нее сексуальные намерения. Его половая деятельность ограничивалась психическим онанизмом с садистско-мазохистскими фантазиями, в котором нетрудно было узнать остатки давних наблюдений за совокуплением родителей. Натиск усиливающейся с наступлением пубертата мужественности обернулся неуемной ненавистью к отцу и непослушанием ему. Это крайне тяжелая, вплоть до попыток самоубийства ситуация с отцом повинна и в его жизненных неудачах, и в конфликтах с окружающим миром. Он ничего не добился в профессии, потому как к ее выбору его понудил отец. Не завел он и друзей; отношения с начальством у него никогда не складывались. Когда после смерти отца, обремененный этими симптомами и неумениями, он наконец-то женился, то в качестве ядра его сущности у него проступили черты характера, превратившие общение с ним в трудную задачу для всех его близких. У него сформировалась абсолютно эгоистичная, деспотичная и жестокая личность, явно обладающая потребностью подавлять и обижать других людей. Он стал точной копией своего отца, похожим на сохранившееся в памяти представление о нем, то есть новым воссозданием идентификации себя с ним, к чему в свое время подвигали его сексуальные мотивы. В этом процессе мы опознаем возврат вытесненного, который наряду с непосредственным влиянием травмы и проявлением латентности мы выделили в качестве существенной черты невроза.

Г. Применение

Ранняя травма – защита – латентный период – вспышка невротического заболевания – частичный возврат вытесненного – так выглядит установленная нами схема развития невроза. Теперь читателю предлагается сделать шаг к принятию гипотезы, что в жизни рода человеческого происходило то же, что обычно случается в жизни индивида. То есть что и здесь имели место процессы с сексуально-агрессивным содержанием, оставившие после себя устойчивые следы, но чаще всего оказавшиеся отвергнутыми или забытыми; позднее, после продолжительного латентного периода, они вступили в действие и произвели продукты, по своему построению и направленности подобные симптомам.

Полагаю, мы сумеем раскрыть смысл этих процессов и продемонстрировать, что их похожие на симптомы следствия представляют собой проявления религии. Поскольку со времени возникновения эволюционной теории уже не приходится сомневаться, что род человеческий обладает предысторией, а так как последняя неизвестна, иначе говоря, забыта, то подобный вывод имеет значение чуть ли не постулата. Если мы установили, что в обоих случаях действующие и позабытые травмы относятся к жизни в рамках человеческой семьи, то поприветствуем это как весьма желанное, но непредвиденное, не продиктованное предыдущими разработками приращение наших знаний.