Психоделика любви: Начало (СИ)

Яхико не знал, сколько простоял на балконе, сжимая перила и смотря в одну точку. Где-то там, внизу, так далеко и одновременно близко лежало тело. Тело близкого человека, которого он не смог спасти. Даже не пытался. В прострации и исступлении, покачиваясь из стороны в сторону, молодой человек вернулся в комнату, позвал свою девушку по имени. Но Конан не откликнулась. Даже Нагато не было на месте. Не дождавшись лифта, Яхико медленно брел по ступенькам, глядя, как одна ступень сменяется другой. Он так и смотрел бы в одну точку, но лестница закончилась, и в лицо ударила холодная пощечина ветра, пропитанная запахом смерти.

В свете уличного фонаря, на смертельный огонь которого летели суицидники-мотыльки, Конан выглядела поистине прекрасно. Красный ей всегда шел; Яхико заметил это еще в школьные годы, когда они учились в одном классе. Но сейчас красного казалось слишком много. Точно бархатная простынь, кровь растянулась под вывернутым в неестественной позе телом: руки и ноги распростреты, словно у поломанной тряпичной куклы. А грудь поднимается и опускается вниз под нажимом бледных рук Нагато.

— Нагато…

Нагато не слышал ни Яхико, ни трещащего уличного фонаря, ни доносящейся музыки с кафе в другом конце двора. Он продолжал делать массаж сердца и вдыхать в ледяные губы собственный кислород, как учили еще на первом курсе. У него даже была пятерка по оказанию первой помощи, и вот наконец-то его бестолковые знания пригодятся, чтобы спасти любимого человека.

Но Конан не шевелилась, лежала с закрытыми, как в глубоком сне, глазами, и при каждом толчке рук юноши, под её раздробленной головой раздавался шмякающий тошнотворный звук.

— Нагато, — прохрипел Яхико. Он не понимал, от чего ему хотелось плакать и кричать больше. От того, что видит мертвое тело любимой девушки или что его лучший друг упрямо пытается вернуть к жизни труп?..

Нет.

Душа его наполнилась тягучей ревностью. Несмотря на смерть Конан, он был даже взбешен при виде картины, на которую сам не был способен. Неужели между Нагато и Конан могло что-то быть? То, что он не замечал все эти годы, прямо перед его носом…

— Нагато, прекрати! — взревел Яхико, взмахнув рукой и зажмурив глаза.

Наконец-то оскорбляющий звук из свиста чужого дыхания рот в рот прекратился. Медленно он открыл глаза и вздрогнул, попятившись назад. Неистовая боль пронзила сердце, а виски словно прошила длинная иголка.

Сидящий на коленях Нагато, приподняв тело Хаюми, крепко прижимал её к груди, пустым и одновременно бешеным взглядом смотря на приятеля. Он уронил голову на бок, прижавшись к лицу мертвой девушки, и, не брезгуя ошметками из крови и мозга на затылке, приглаживал спутанные синие пряди.

— Яхико, Конан, кажется, наконец-то уснула. Это ведь хорошо?

Теплый карий взгляд задрожал, расширившись в правдивом ужасе, и задрожав всем станом, парень схватился за голову, издав на всю округу истошный вопль.

Яхико наконец-то дождался дождя. На похороны небо не поскупилось слезами, которые он не мог позволить себе — знал, что он не имеет права сломаться. Нагато уже сломался, не переставая плакать даже во сне. Он ни разу не обвинил Яхико в смерти Конан, зато Яхико корил себя каждую минуту. Но есть ли смысл в самобичевании и пустых обвинениях? Мертвых уже не вернуть. А сейчас у него остался друг, которому нужна твердая опора, чтобы пережить общее для них горе.

И Яхико положил руку на плечо дрожащего Узумаки, сотрясающегося в очередном порыве слез над могилой Конан.

— Нагато, давай постараемся как следует, закончим университет, станем лучшими психиатрами и откроем свою клинику, чтобы помогать людям. Чтобы больше никто не причинял боль своим близким, будем стражами их кошмаров, — и как можно увереннее улыбнувшись, ведь улыбка эта была единственным проблеском света, протянул руку Нагато.

Узумаки прекратил плакать: взглянул на протянутую ладонь, поднял холодный, стальной взгляд серо-голубых глаз на друга. И, неуверенно улыбнувшись, яро закивал, закрепив их клятву рукопожатием.

Они создадут место, где станут стражниками чужих кошмаров, чтобы спасти чужие души от боли, ведь самую близкую они уберечь не смогли.

Мертвенно-стальной взгляд серо-голубых глаз не выражал ни единой эмоции на бледном пирсингованном лице Пейна. Выкованное из истинной боли, которую он видел в искаженных лицах не одного десятка пациентов Красной Луны. Выточенное из не одной сотни криков, которые он пропустил сквозь свое сердце, привив тем самым душу от сострадания.

Не пробрал его и этот крик. Истошный вопль, какой может издавать горящий заживо человек. Или же выгнувшееся тело в закрытой барокамере, начиненное проводами от пяток до макушки. Оно билось в судорогах, ломало костяшки пальцев до крови о противоударное стекло. А его глаза, давно изувеченные шестой фазой, были надежно перевязаны пропитанным кровью бинтом.

Стоящий у аппарата Обито опустил рычаг, понизив отметку подаваемого тока на экране машины до нуля. Прислонившийся к стене Орочимару нервно кусал нижнюю губу, то и дело бросая косые взгляды на Пейна.