Он лежал белый, как полотно, и плакал, глядя куда-то вникуда… Мы стали его приводить в чувства но поняли, что он одновременно смеётся. Потом мы пошли в наше купе, забрав Мишу, и стали пытаться выяснить, что сподвигло его на этот чудовищный поступок. Он рассказал нам. Оказывается, он давно был нездоров, причём настолько, что врачи, отчаявшись, махнули на его недуг рукой и на сколько его хватит, не знал никто, и он в том числе. Время от времени его мучали приступы, после которых, по его словам, жить не хотелось. И вот сегодня, когда мы ехали все вместе, полные уверенности в собственной значимости и близости научного открытия, он сказал, что этот день хотел запомнить навсегда и окончательно загрустил. Мы, естественно, всячески пытались его подбодрить, уверяли, что нельзя опускать руки и он вроде даже пришёл в себя. Во всяком случае, мы решили, что обязательно найдём лекарство к его болезни.
Когда мы приехали на Украину, нас разместили в частном доме, у хозяйки. Объект исследований находился вдали от всех баз, поэтому руководство устроило нас так. Каждый день за нами приезжал автобус, брал нас, по пути ещё исследователей и учёных и мы отправлялись на открытый бой с неизвестностью, но наши сердца пылали, мы знали, ради чего всё – ради будущего поколения. Мы верили, что только наука поможет избавить мир от болезней, – Тимофей Владимирович закатил глаза и умиротворённо улыбнулся.
Конечно, некоторые исследования там уже проводились, и мы имели некие предварительные данные. Чрезмерная доза радиации повлияла на жизни тысяч людей. В нашу задачу входило исследовать тех, кто оказался вблизи патогенных зон, а также сами зоны, где давно никто не жил, чтобы сравнить их основные показатели с нормой. Вообще, болезней было много, беда была огромных масштабов. Мы видели и семьи, и одиноких стариков, и много-много пустых, брошенных домов. Двери многих из них были разинуты нараспашку, люди уезжали навсегда.
Это было страшно.
А потом с нами случай странный произошёл. Был жаркий летний день, и с самого утра поехали мы с Михаилом в одно местное сельцо пробы грунта взять. Место это было неблагоприятное, всех жителей оттуда сразу расселили. Мы шли по узкой улочке и видели, как развивалось это место несколько лет без людей. Маленькие деревенские дома утопали в зелени, особенно заросли заборчики – чем-то стало похоже на джунгли. Тропинки к крылечкам домов задичали, и вокруг какая-то непривычная тишина стояла. Мы оба невольно остановились и переглянулись: «Как в раю», сказал Мишка. А я удивился, как точно он охарактеризовал те волнения, которые вызвало это место в моей душе.
Пока мы шли к пункту, обозначенному крестиком на карте, открывающиеся, непривычные нашему взору картины представали перед нами. Сейчас мне кажется, что это было как во сне. И тогда у меня возникло такое ощущение – вроде всё так, ан-нет, что-то всё-таки не стыкуется, – «Да», подумала я, «уж мне-то точно знакомы подобные ощущения, во снах мне и не такое казалось». Мой собеседник тем временем продолжал свой рассказ:
– Стёрлась былая разница между хатами, все сравнялись: обветшали и богатые и бедные одинаково, всё как бы воссоединилось вновь. Было немножко грустно, потому что, глядя на каждый дом в отдельности, представлялось, как люди тут когда-то жили, радовались и печалились. Вот у избы стоит покосившаяся лавочка – добротная, видно, что держалась на посту она десятилетия, знала все местные истории и всех поимённо, кто на ней сидел, была закадычной подругой и служила верой и правдой долгие годы. Каждую зиму она скучала и не могла дождаться летнего периода, чтобы вновь узнавать свежие новости «из первых рук». Но в один момент она стала не нужна, про неё в суматохе, конечно же, никто не вспомнил. Неожиданно её все оставили и она превратилась в два ненужных пня, соединённых старой доской. Покосилась она в одиночестве, подпёрли они с домом друг друга и горюют-печалятся, бессильно отдавшись лишайникам и плющу.