Психологическая помощь: теория и практика

балаганчике начала века. Здесь проделывали фокусы и трюки, в которых зритель, он же статист, оставался не только одурачен, не только обобран, но и унижен. Здесь не покупалось

удовольствие, а отнимались деньги вместе с человеческим достоинством. Догадывались ли об

этом люди? А если не догадывались, то что же произошло с массовым сознанием? Произошло

то, что прививка контролируемой толики иррационализма к рационально репрессированной

способности самостоятельного рассуждения не выполнила предназначавшейся ей функции

иммунизации. Беззащитное в своей стерильности сознание социума, из которого десятилетиями

вытравлялось личностное “Я”, личностный взгляд на мир, пало жертвой прививочной дозы

мистики.

Собственно говоря, балаган абсурда существует и существовал всегда там, где существовали

игорные дома и дома терпимости, тотализаторы и карточные шулера, простофили и ловкачи.

Новым для нашего социума явилось только то, что до краха тоталитарной идеологии

единственным монополистом, распоряжающимся рынком общественного сознания, было

государство. Но как только государственная монополия на водку и идеологию была отменена, бесчисленные толпы торговцев “духовным товаром” ринулись застолбить себе место на

необозримых просторах, заселенных непуганными славянскими душами, у которых вначале

отняли свободу выстраивать собственные смыслы жизни, а потом приучили к тому, что смысл

(притом один-единственный) задается извне, мудрым руководством. Теперь, когда оказалось, что смысл можно еще и купить — недорого в виде слов и обещаний, дорого — в виде вещей и

недвижимости, народ подался в потребители товара для души, по сходной цене, не только

оптом, но и в розницу.

Особая роль в этих процессах деформирования массового сознания принадлежит средствам

информации, выполняющим зачастую функцию своеобразного импрессарио, сочетая

обязанности и рекламного агента, и продюсера. Если в 30-е годы стала очевидной беспримерная

значимость радио в индуцировании массовых психических состояний (пресловутая

радиопостановка “Война миров” по роману писателя-фантаста Г. Уэллса в США, вызвавшая

панику в нескольких штатах страны), то после Второй мировой войны эту же миссию, но с

гораздо более выраженным эффектом, подхватило телевидение. В коммерциализованных

странах главная роль в этом принадлежит коммерческой рекламе, инсталлирующей в массовом

сознании перцепты-химеры благодатных, но не всегда доступных образцов вещей на основе

предлагаемых потребительских товаров (от образца внешности до стиля жизни), обусловливая

тем самым требуемые поведенческие или когнитивные рефлексы.

В странах с неразвитыми товарно-денежными отношениями в качестве такого потребительского

продукта-товара предъявляется поэтому персонаж, которому приписывается носительство

благодати. Как потребление соответствующих изделий, рекламируемых в коммерческой

передаче, придает потребителю хотя бы частицу высоких достоинств, присущих тем, кто ими

щедро наделен в силу обладания рекламируемыми ценностями (от косметики до марки

автомобиля), так же и потребление благодати, исходящей от целителя, щедро “заряжающего” этой благодатью даже водопроводную воду в стакане перед телевизором, сообщает ее

потребителю хотя бы частицу благости, отделяя его или ее от прочих смертных. Понятно, что

такой персонаж-товар должен быть соответственно упакован и представлен*.

Поэтому если в начале века воздействие на массовое сознание со стороны подобных персонажей

предполагало ярко выраженную идентификацию с именами, представленными в этносе, населяющем свою территорию, эксплуатируя тем самым “плоть от плоти” и “кровь от крови” (ср. пролетарские псевдонимы), то в наше время вовсю эксплуатируется миф вненаходимости

персонажа, выступающего в роли фигуранта в подобном воздействии. Миф вненаходимости

означает не что иное, как непринадлежность, отсутствие тождественности, оторванность от

пространственной, временной, этнической, профессиональной, социальной и иных

идентификаций фигуранта. Этот миф реализуется либо путем изъятия фамилии (ведь фамилия

Давиташвили, дает явное указание на происхождение), либо имени (просто “доктор

Кашпировский”), либо если имя и фамилия предъявляются, то в ход пускается стандартная

легенда о доисторическом (якобы ассирийском, чуть ли не шумерском) происхождении

фигуранта, что так же смешно, как если бы некий киевлянин стал доказывать, что он родом из

старинного племени древлян, а гражданин Израиля утверждал бы, что происходит из древнего

ханаанского рода. Вненаходимость и вневременность по отношению к публике — вот что

диктует сочетание несочетаемого (Юрий Лонго, Алан Чумак). Вненаходимость и

внекаузальность “целителя-ясновидца”, подчеркивающие отсутствие всякой реальной связи с

обычными людьми, предназначены для той же роли, какую в античном театре играл “Deus ex machina”, внезапно появляясь в определенный момент представления как символическое

воплощение воли рока.

Генезис явления массового целительства, таким образом, прозрачен: тонкая пленка, чтобы не