В ходе боевых действий внутренняя нестабильность каждой реальной ситуации маскируется очевидной решительностью, с которой проводится военная операция. При этом командование не допускает и мысли о том, что подчиненные ему военные части могут поддаться панике, взбунтоваться или вообще разбежаться. В военном деле все расчеты строятся на допущении, что все подразделения обладают одинаковой силой (пока не будет доказано обратное), что все бойцы будут стойко сражаться (пока врачи не заявят, что солдаты полностью истощены) и что завтра подразделение будет воевать так же стойко, как и вчера. При этом условия местности считаются постоянной величиной, а такие переменные величины, как условия погоды, можно будет рассчитать, принимая их за предсказуемый риск. Тем не менее всякий опытный военный знает, что не всегда все складывается так, как хотелось бы, что проведение тщательно спланированных операций усложняется или срывается различными неожиданными и непредвиденными факторами, ибо война – это большая игра, результат которой предсказать нельзя.
В психологической войне ситуация еще более сложная. Боевые действия, по крайней мере, происходят на реальной местности и ведутся по определенным правилам. Войска снабжаются всем необходимым, и их боевую мощь, как и другие факторы, можно рассчитать. Военным специалистам хорошо известно, на что способна одна дивизия, а на что – пять. Можно определить время, которое потребуется вражеской армии на выполнение той или иной задачи, а также рассчитать сроки для ответных мер. Даже в таких операциях, как стратегические бомбежки вражеской территории, можно хотя бы приблизительно определить экономический ущерб, который они нанесут. Пропагандист не может даже мечтать об этом.
Пропагандист воюет на неизведанной территории, поскольку его территория – это разум врага, в который другой человек проникнуть не в состоянии. Можно поколебать веру противника в победу, но сказать: «С этим фактором покончено. Переходим к другому» – не сможет никто. В психологической войне не бывает ни побед, ни поражений, есть только бесконечное колебание между вероятной победой и вероятным поражением. Ни один боец психологической войны, если он честен перед собой, никогда не скажет, что ему известно, где он находится сейчас, как далеко продвинулся в своей работе и приближается ли к своей цели. Даже если враг капитулировал, никто не может сказать, потерпела ли его пропаганда полный крах или добилась успеха, поскольку пропаганда – это непрерывный поток, текущий в русле международных отношений и впадающий в новую войну. Психологической войне можно придать некоторую определенность только в том случае, если человек, занимающийся ее планированием, сделает несколько допущений. Впрочем, если подвергнуть эти допущения философскому анализу, то от них не останется камня на камне. Иными словами, произойдет то же самое, что случилось во время переговоров Троцкого с представителями немецкого Генерального штаба в Брест-Литовске, где все предположения немцев были разбиты в пух и прах. Тем не менее эти допущения могут пригодиться при планировании пропагандистской работы.
Первое допущение таково: есть некоторая надежда, что цель той или иной акции будет достигнута. Пропагандист использует все доступные для него материалы разведки. Он консультируется у специалистов по той или иной проблеме. Он определяет: 1) каких видов деморализации и разногласий хочет добиться; 2) какую конкретную группу врага надо разложить; 3) аргументы, которые он собирается использовать и 4) средства массовой информации, с помощью которых будет проводить свою акцию. Он предполагает, что разложение вражеских войск или их капитуляция, которых он хочет добиться, приблизит конец войны. И в этом он мало чем отличается от того, кто планирует стратегические бомбардировки, поскольку они оба стремятся достичь нужного результата опосредованным путем.