Психологический рисунок личности, или Как разбираться в людях

Часто паранойяльный человек конспектирует книги, делает выписки. Составляет свои каталоги. То есть он прорабатывает материал. Эрудиция паранойяльного широкая и глубокая в каком-нибудь одном вопросе. В области общекультурной он знает немного. Некогда, надо дело делать, а не глазки строить. Ленин, например, говорил, что он не знает ничего прекраснее «Аппассионаты» Бетховена. Потому что он вообще в искусстве и литературе мало что знал, кроме того что они должны быть партийными. А двадцать третью сонату знал, наверное, потому, что ее играли сестры. И о «Прозаседавшихся» Маяковского он говорил, что не знает как насчет поэзии, но с точки зрения политической очень верно.

Речь

Речь в основном понятная, он доносит мысль. Дикция обычно хорошая, если даже есть какие-то дефекты произношения. Речь внятная, членораздельная. Говорят паранойяльные убежденно и убедительно. С напором. Часто перебивают собеседника. Но себя перебить не дают. Если их пытаются перебить, они форсируют голос, увеличивают темп. Голос чаще громкий, слышный на всю округу. Паранойяльный мало обращает внимания на то, мешает он или не мешает жить другим, может разговаривать с кем-нибудь ночью (срочный гость или по телефону), не заботясь о спящих.

Речевое оформление мыслей у паранойяльного достаточно четкое, ясное, понятное. Но он менее хорошо, чем эпилептоид, структурирует свои устные высказывания. Если говорить о письменной и печатной продукции, он менее аккуратно излагает свои мысли из-за недостатка времени на обработку (слишком много дел). Он может злоупотреблять вводными предложениями, причастными и деепричастными оборотами, скобками, сносками. Это обусловлено отчасти сверхценностным отношением к своей интеллектуальной продукции; каждый поворот мысли, каждая деталь кажутся ему важными для читателя.

Паранойяльному свойственна самодостаточность с пренебрежением к высказываниям других. Он не говорит. Он изрекает. DIXI! (сказал!). Так говорил Цезарь и цезари. И за ним должны записывать, как записывали за Цезарем.

Речь у паранойяльных, надо оговориться, не всегда хорошая, иногда она торопливая или замедленная; паранойяльные могут быть и неговорливы. Может быть картавость или другие не очень выраженные дизартрические явления. Это вплетается в их комплекс неполноценности, который обсуждался в этой главе особо.

Секс, любовь, брак, семья

Паранойяльный человек в принципе сексуален и даже сластолюбив, но он, как уже говорилось, может наступить на горло собственной песне. Он может отказаться от сексуальной встречи, сию секунду может отказаться от сексуального соблазна, даже если он исходит от красивой женщины, если на чаше весов – доклад о его достижениях. И любовь у него, хотя и не побоку, но сбоку. В романе «Остров пингвинов» Анатоля Франса выведен один депутат, которого облюбовала в качестве будущего мужа некая тоже волевая дама. Однажды она принимала его у себя дома и всячески обхаживала, а у него впереди было какое-то депутатское заседание; он несколько раз вскакивал, но она его удерживала снова и снова ласками и сказками. Все-таки, когда времени уже было в обрез, он вскочил и помчался, а она, оценив его деловитость, укрепилась в своих намерениях добиться, чтобы он стал ее мужем. (Для прочитавших роман дам ремарку: дама эта – истероидка, но самоуправляемая, а ее поведение можно назвать манипулятивным.) И даже такая серьезная вещь, как женитьба, брак, отступает перед деловитостью. Вот О’Генри. О, О’Генри! Роскошь мягкого гуманистического юмора – рассказ «Маклер женится». Герой забыл, что уже обвенчался с секретаршей, и снова предложил ей руку и сердце.

В сексуальных отношениях паранойяльный не гонится за красотой, хотя, когда достигает высот, то может и покрасоваться по-истероидному: смотрите, у меня лучшие женщины. По его мнению, это они должны его ценить и гнаться за ним. Но это потом, а сейчас, когда он еще на взлете, он предпочитает сексуальные отношения с женщиной, которая будет для него одновременно машинисткой или устроит его быт, чтобы он сам мог спокойно творить.

У меня был знакомый паранойяльный. Он снимал комнату под лестницей, как Раскольников, правда, не в Петербурге, а в центре брежневской Москвы, и спал там на продавленном «на выброс» диване, положив голову на продавленный же валик (никаких тебе подушек). Писал диссертацию по физиологии, которая должна была перевернуть всю медицину новой парадигмой… Чтобы платить за комнату, подрабатывал на полставки участковым психиатром в моем родном (я в нем проработал много лет) психоневрологическом диспансере, а по совместительству – рядом сторожем в магазине. Пути наши разошлись, и лет через пять встречаю я его одетым с иголочки, чуть ли не с бриллиантовой заколкой на галстуке.

– Хау ар ю? – спрашиваю.

– Отлично, старик.

– Что, женился, вижу? – показал я на его обручальное кольцо. – Ну и кто она?