Психология масс

Человеческая культура, под которой я имею в виду все те факты, какими человеческая жизнь возвысилась над своими биологическими обстоятельствами и какими отличается от жизни животных (здесь я пренебрегаю различением между культурой и цивилизацией), раскрывает перед наблюдателем, как известно, две свои стороны. Она охватывает, во-первых, все накопленные людьми знания и умения, позволяющие подчинить силы природы и завладеть природными благами для удовлетворения человеческих потребностей, а во-вторых, все институции и нормы, необходимые для упорядочения человеческих взаимоотношений, особенно в распределении добываемых благ. Оба эти направления культуры вовсе не отчуждены друг от друга: они связаны между собой тем, что, во-первых, на взаимоотношения людей оказывает немалое влияние мера удовлетворения влечений, обусловленная наличием благ, и что, во-вторых, отдельный человек сам может представать в качестве блага для других, когда другие используют его как рабочую силу или как сексуальный объект; в-третьих, нужно учитывать, что каждый индивид на самом деле есть враг культуры, пускай последняя должна оставаться и признаваться средоточием усилий всего человеческого коллектива[56]. Примечательно, что люди, мало, казалось бы, приспособленные к изолированному существованию, ощущают тем не менее всю тяжесть бремени тех жертв, которые культура требует от них ради возможности совместной жизни. Культура должна поэтому защищать себя от одиночек, и ее правила, институции и заповеди призваны служить выполнению этой задачи: они не просто должны обеспечивать то или иное распределение благ, но также поддерживать такое распределение, то есть защищать от враждебных человеческих побуждений все то, что помогает покорению природы и производству благ. Плоды человеческого труда легко разрушимы, а наука и техника, их подкрепляющие, могут быть применены и для уничтожения этих плодов.

Так создается впечатление, что культура словно навязывается противящемуся большинству меньшинством, которое ухитрилось завладеть средствами власти и насилия. Вполне естественно допустить, что указанные затруднения проистекают отнюдь не из самой сущности культуры, что они порождаются несовершенством культурных форм, сложившихся к настоящему времени. Не составит труда выявить и показать эти недостатки. В покорении природы человечество до сих пор шло от победы к победе и вправе ожидать новых успехов в будущем, однако при всем усердии невозможно отыскать следы схожих достижений в области упорядочения человеческих взаимоотношений; быть может, во все эпохи, как и сегодня, многие люди задавались вопросом, заслуживает ли вообще защиты та ничтожная доля, которая привносится в общество культурой. Хочется думать, что упорядочение человеческих отношений все же возможно, что благодаря этому иссякнут наконец источники неудовлетворенности культурой, что последняя откажется от принуждения и от подавления влечений, а люди, избавленные от душевных раздоров, смогут отдаться добыванию благ и наслаждению ими. Тогда наступит золотой век, но вот достижимо ли подобное состояние? Скорее, приходишь к мысли, что всякая культура вынуждена опираться на принуждение и запрет влечений; остается лишь догадываться, сумеет ли после исчезновения принуждения большинство индивидов выполнять работу, необходимую для получения новых жизненных благ. Надлежит, по-моему, считаться с тем фактом, что во всех людях скрыты деструктивные, то есть антиобщественные и антикультурные, устремления и что у большого числа людей эти устремления достаточно сильны для того, чтобы определять поведение в человеческом обществе.