гнали всех тиранов, но в каждом городе мы посадили судью, который по своему усмотрению распоряжается честью и свободой своих
сограждан. Самый ничтожный следственный судья, едва успевший соскочить со школьной скамьи, получает возмутительное право
отправлять по своему усмотрению в тюрьму самых почетных граждан, и притом на основании лишь простых личных подозрений, в
которых он не обязан никому отдавать отчета. Он может продержать их в тюрьме полгода, год под предлогом следствия и затем от-
пустить их без всякого вознаграждения или извинений. Приказание привести в суд совершенно равносильно знаменитому «lettre de cachet»2, с той лишь разницей, что этим последним средством, которое так справедливо ставили в упрек прежней монархии, могли
пользоваться лишь очень важные лица, а теперь это средство находится в руках целого класса граждан, которых ни в коем случае
нельзя причислить к разряду наиболее просвещенных и независимых.
Разве не следует из этого, что если бы обвиняемого судили судьи, а не присяжные, то он лишился бы своего единст-
венного шанса на оправдание? Во всяком случае, ошибки присяжных являются лишь последствием ошибок судей. Толь-
ко эти последние и бывают виновны в чудовищных судебных ошибках вроде недавнего случая с доктором Л., который
был привлечен к ответственности одним довольно-таки ограниченным следственным судьей на основании лишь показа-
ний полуидиотки, обвинившей доктора в том, что он сделал ей выкидыш за 30 фр. Доктор, конечно, был бы отправлен
на каторгу, если бы не взрыв негодования общественного мнения, вынудивший главу государства немедленно помило-
вать его. Честность подсудимого, засвидетельствованная всеми его согражданами, казалось, должна была доказать гру-
бость ошибки, и сами судьи даже признавали это, но следуя духу касты, сделали все от них зависящее, чтобы помешать
помилованию. Во всех подобных делах присяжные, ничего не понимающие в технических подробностях, естественно, прислушиваются к тому, что говорит обвинение, и, в конце концов, успокаиваются тем, что дело было расследовано
судьями, уже искушенными во всяких тонкостях. Кто же в таких случаях является истинным виновником ошибок —
судьи или присяжные? Будем же тщательно охранять институт присяжных, так как он составляет, наверное, единствен-
ную категорию толпы, которая не может быть заменена никакими отдельными личностями. Только этот институт в со-
стоянии смягчить строгости законов, которые уже потому, что они одинаковы для всех, должны быть слепы в принципе
и не могут принимать во внимание частных случаев. Недоступный состраданию и признающий только текст закона, судья со своей профессиональной строгостью приговорит к одинаковому наказанию грабителя, убийцу и бедную девуш-
ку, брошенную на произвол судьбы своим соблазнителем, которую довела до детоубийства нужда. Присяжные же ин-
стинктивно чувствуют, что соблазненная девушка гораздо менее виновна, нежели ее соблазнитель, не подлежащий, од-
нако, каре законов, и поэтому оказывают ей снисхождение.
Хорошо зная психологию каст, а также психологию других категорий толпы, я решительно не вижу ни одного слу-
чая, когда бы я мог не пожелать лучше иметь дело с присяжными, нежели с судьями, если бы мне пришлось быть непра-
вильно обвиненным в каком-нибудь преступлении. С первыми я все-таки имел бы некоторые шансы на оправдание, тогда как со вторыми этого бы не было. Будем опасаться могущества толпы, но еще более мы должны страшиться вла-
сти некоторых каст. Первую можно все-таки убедить, вторые же остаются непреклонными.
ГЛАВА IV
ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ ТОЛПА