Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Постоянное сокращение числа койко-мест для душевнобольных вынуждало тратить массу времени впустую, приводило к «двойной загрузке» коек (как только пациенту разрешали покинуть койку, ее тут же занимал следующий; это откладывало кризис до возвращения первого пациента и оставляло решение проблемы кому-то другому) и означало, что больница могла принимать лишь самых беспокойных или самых опасных пациентов. Поэтому больничные палаты становились

опасными местами, обитатели которых лишь способствовали возбуждению друг друга; в воздухе постоянно висела угроза насилия.

Такое сокращение числа койко-мест стало результатом совпадения интересов тех правительственных чиновников, которые вечно стремятся к урезанию расходов, — и сторонников идеи, согласно которой психоз — следствие социальной несправедливости, вообще отрицающих, что тех, кто страдает психозом, нужно лечить в больнице.

Так уж случилось, что некоторые исследования, на которых основывалась стратегия постоянного сокращения количества койко-мест, проводились в моем районе. Один психиатр (полагаю, скорее стремящийся сделать себе имя, чем докопаться до фактов) оказывал врачебные услуги больным, принадлежащим к его «зоне обслуживания», с явной целью практически никогда не помещать кого-либо из своих пациентов в больницу. Он опубликовал результаты этого эксперимента, и они сильно повлияли на выработку методики для всей страны. (Если хотите влиять на людей, говорите им то, что они сами желают услышать.)

Потом этот «автор хороших новостей» ушел в длительный отпуск, и меня попросили на время подменить его. Вскоре меня пригласили в один дом, обитатель которого, молодой сумасшедший, тревожил соседей агрессивным поведением, а также громкими сердитыми разговорами с невидимыми собеседниками посреди ночи. Перед тем как отправиться на осмотр, я посмотрел записи об этом пациенте. Его несколько раз посещала «команда», в том числе психиатр, который хотел прославиться, реформируя мир (или реформировать мир благодаря тому, что прославится). Никто не оставил и намека на то, что этот пациент опасен.

Я прибыл к небольшому викторианскому дому (стоявшему в тесном ряду таких же), по своим архитектурным качествам превосходящему все аналогичные постройки, какие сумел придумать и соорудить наш более просвещенный и высокоразвитый век. Возле дома меня поджидал ближайший сосед пациента, средних лет уроженец Вест-Индии.

— Надо бы вам что-нибудь сделать, док, — заявил он, — а то кого-нибудь того и гляди убьют.

Он поведал мне, что пациент, человек двадцати с чем-то лет, несколько месяцев назад запугал и выжил из дома свою мать (которой и принадлежал дом). Опасаясь за свою жизнь, она переехала в другое место, где теперь и обитала. Молодой человек угрожал всем вокруг, и было ясно (уверял сосед), что это опасный безумец.

Я постучал в дверь. Несомненно, это было безрассудством с моей стороны.

В жизни каждого наступает момент, когда хочется сыграть роль спасителя или премудрого судии (вроде пророка Даниила). Такой момент наступил для меня именно тогда. Я говорил себе, что избавлю улицу от кошмара. Я намеревался бесстрашно бросить вызов этому человеку, «сурово взглянуть ему в самые очи», как говорил доктор Уиллис, лечивший Георга III от помешательства.

Я услышал крики, доносящиеся из дома. Сосед заверил меня, что молодой человек там один и что уже несколько недель у него никто не был. Вдруг дверь распахнулась, и передо мной предстал темнокожий юноша свирепой наружности, босой, с бешеными глазами. У него был неопрятный вид, а за его спиной я различал признаки того, что он несколько месяцев прожил здесь в состоянии сумасшествия: груды одежды, перемешанные с гниющими объедками; беспорядочно разбросанные бумаги; перевернутая мебель. Нельзя сказать, чтобы я так уж разочаровался, когда он захлопнул дверь у меня перед носом.

Тогда я повернулся к соседу и поклялся вернуться, на сей раз — в сопровождении всех специалистов (в том числе и сотрудников полиции), с правовой и практической точки зрения необходимых для того, чтобы против воли доставить отшельника в больницу. И я это сделал.

Лишь позже одна из медсестер «команды» рассказала мне кое-что такое, чего я не знал, впервые посещая этого юношу.

— Знаете, — сказала она, — в последний раз, когда к нему приходил врач, этот тип набросился на него с мачете, так что доктору пришлось убежать.

Но ничего из этого не было отражено в официальных записях. Более того, психиатр специально запретил всякие упоминания о данном эпизоде (или об аналогичных эпизодах у других пациентов) в этих записях. Он уверял, что подобные сведения, зафиксированные официально, подрывают репутацию пациента и порождают предвзятое отношение к нему.